«В страну вьетов»
Однажды, беседуя в Дели с представителем ИТАР – ТАСС, я был просто очарован его рассказом о командировке во Вьетнам. Вероятно подсознательно мне настолько захотелось лично увидеть эту колоритную страну, что маршрут очередного путешествия я не задумываясь прочертил через территорию Вьетнама, а так же через Восточный Китай. Общая протяженность пути составила более 7000 км, из них на долю Вьетнама выпало 1800.
В длительном путешествии важно иметь лишь самые нужные вещи. В 1991 году я брал с собой до пятидесяти килограммов груза.
Но со временем, когда я накопил определенный опыт, все мои запасы не превышают двадцати килограммов. Сюда входят видео- и фототехника, штатив, ремонтная и медицинская аптечка, инструменты, велокамеры, нательные вещи и ряд нужных мелочей. Давно заметил, что в азиатских странах готовить пищу иногда получается даже дороже, чем есть уже готовое, поэтому примус и посуду решил не брать. Традиционно не беру и палатку – слишком уж привлекает она внимание людей, да и первый тропический ливень промочит ее как бумагу. Ограничился лишь легким спальным мешком, да противомоскитной сеткой, купленной еще в Индии. В финансовом плане, как всегда, имеются бреши – факт неприятный, но полезный по сути: осознание дефицита не дает расслабиться в процессе пути.
Денег беру из расчета 2-3 доллара на питание и 1-3 доллара на билеты в музей, фотопленки и другие технические проблемы, включающие оперативную пересылку репортажей в Ригу. Опыт показывает, что подобная расходная сумма является оптимальной. Хотелось бы большего, но… вероятно, в другой раз.
Сверху вьетнамские поселения, окруженные сплошным бамбуковым частоколом, кажутся корзинами, наполненными домишками с серыми и красными крышами. Точно следуя направлениям изгибающихся дамб деревни со сгрудившимися в них домами плавно скользят одна за другой. Подчас они совершенно сливаются с редкими затопленными полями. Близится конец сухого сезона и поэтому большинство полей очень похожи
на футбольные площадки.
Горизонт застилает обычная для тропиков синеватая дымка испарений. Мелькнуло слегка изогнутое побережье Желтого моря и вот уже самолет тяжело падает в горячие и влажные объятия Южного Вьетнама.
Температура +32С. Не спеша собираю пожитки на глазах улыбающихся работников аэропорта. Ну-ну, думаю, улыбайтесь, вам этого все равно не понять. При получении багажа выяснилось, что у меня бесследно пропал теплоизоляционный спальный коврик. Жаль. Теперь придется спать по-спартански, на земле, используя в качестве подстилки листья и непромокаемую ткань. Хорошо, что это не Сибирь. Увлекаемый потоком спешащих куда-то людей я неожиданно быстро добираюсь до здания Генерального консульства России в Сайгоне, где благодаря информационному содействию Посольства России в Латвии, меня уже ждали. В одночасье в моем распоряжении оказалась комната с кондиционером и душем.
Таким образом появилась хорошая возможность для акклиматизации и знакомства с Сайгоном, или городом Хо Ши Мин - по имени первого коммунистического президента страны и идейного лидера, сыгравшего в недавнем прошлом во Вьетнаме примерно такую же роль, как дедушка Ленин в свое время на территории бывшего СССР.
Первое, что бросается в глаза приезжему из Европы, - это масса мото-велотранспорта,
количественно значительно превышающая четырехколесные средства передвижения. Говорят, еще десяток лет назад увидеть автомобиль в городе можно было не чаще, чем у нас велосипед... зимой.
Правила дорожного движения практически не соблюдаются. Знакомо! Лишь наличие постовых вносит в движение некоторую упорядоченность. Засмотревшись по сторонам я тут же стал невольным свидетелем и участником мелкой аварии: две молодые дамы, пытаясь обогнать меня на мопеде, нечаянно задели велосипед и не справились с управлением.
В результате симпатичные мопедистки чувствительно ободрали свои не менее симпатичные коленки. Пришлось оказать посильную помощь. Инцидент закончился вполне благополучно к искреннему удивлению работников консульства. Обычно в авариях всегда винят иностранцев и доказать обратное даже при наличии огромного количества зевак-«свидетелей» практически невозможно.
Глава 1. «Южная столица Вьетнама».
Пока еще немного тяжеловато переносить жаркий и влажный климат так не похожей на нашу страны, южные территории которой находятся всего 10о севернее экватора. Как губка, впитываю всю необходимую для поездки в глубь страны информацию. В серьезном путешествии не бывает мелочей, не достойных внимания. Мимика, жесты, стиль поведения, образ мышления – все это я пытаюсь понять, пропустить через себя, чтобы в дальнейшем мой собственный подход к местному укладу жизни не потерпел крушения на рифах азиатской ментальности. В идеале, конечно, нужно вести себя по-вьетнамски, но это, вероятно, еще в перспективе.
А пока атташе по культуре при Генконсульстве России Петр Цветов организовал пресс-конференцию для местных средств массовой информации. И на следующий день я стал в Сайгоне своим в доску парнем. Тут уж невольно вспомнился Пакистан. Многие проезжающие мимо люди оборачивались и доброжелательно кивали головой, да в местных закусочных нередко народ подсаживался, чтобы посудачить «о роли человеческого фактора в деле становления и упрочения дружбы и взаимопонимания между народами».
Такие диалоги проходят обычно на английском, который отнюдь не является моей сильной стороной, но пока словарного запаса хватает вполне.
С вьетнамским хуже. Я, конечно, сделал себе выписку наиболее необходимых в дороге фраз и слов, однако проблема заключается в том, что местный язык насчитывает шесть тональностей (а некоторые диалекты и до восьми) и слово, будучи не так произнесенным, может означать бог весть что. Здесь мне явно не хватает музыкального образования. Так же плачевно пока обстоит дело и с использованием палочек для еды. Благо почти во всех точках питания (а их здесь великое множество) в наличии пока имеются ложки и вилки. Ну не получается у меня донести до рта при помощи этого инструмента пыток голодного европейца мало-мальски приличный кусок! Местные, видя отчаянную борьбу, давятся от смеха, и я, вспотевший от напряжения, вынужден пока всякий раз сдаваться. Тем не менее учиться придется, ведь впереди вилок и ложек мне уже давать никто не будет.
Сайгон или Хо Ши Мин, населяет около 5 миллионов жителей. Но это почти не
чувствуется, поскольку большинство семей довольствуется очень скромными помещениями, многие из которых по квадратуре не превышают размеров средней кухни в привычных нам домах. Здесь квартира ассоциируется прежде всего с местом для сна и отдыха после работы.
Хороший отдых необходим потому, что трудится местный пролетариат шесть дней в неделю, иногда еще и по воскресеньям вкалывают. Днем, правда, существуют длительные перерывы на обед и сон, они обусловлены изнуряющей тело жарой. Во время сиесты - с 11.30 до 15.00 – горожане сплошь оккупируют закусочные,
столовки и кафе.
Впрочем, и в промежутках между набегами заведения не пустуют. Отсюда у меня создалось впечатление, что вьетнамцы – самая жующая нация на свете.
С раннего утра и до позднего вечера народ предается насыщению, «безумствуя» за маленькими столиками, уставленными пиалами с рисом, зеленью, соевыми и мясными блюдами и плошками с фо, представляющим из себя бульон с вермишелью и кусочками мяса. Утром многочисленные торговцы предлагают с лотков свежайшие булочки, начиняемые подобно сэнд вичу кучей разной снеди. Тут же можно выпить стакан сладкого соевого молока или лимонада с огромным количеством грубо намолотого льда. Удовольствие поесть стоит недорого, примерно 10-13 тысяч донгов (1$=13000 донгов), а если не излишествовать, то хватит и 6-7 тысяч.
Нередко, видя мое явно не азиатское происхождение и особо не церемонясь, торговцы бессовестно завышают цены. Столь же бесцеремонно торгуюсь.
Привыкая к образу жизни людей другой страны, иногда приходится корректировать вкусовые стереотипы. Так, например, батат, напоминающий по вкусу картошку, вьетнамцы едят с сахаром, а ананас посыпают солью и перцем (кстати, получается довольно вкусно).
Местные жители – убежденные мясоеды, в то время как я мясо уже давно не употребляю. Каждый раз приходится это подолгу объяснять на пальцах. Принимают, но не понимают.
Сайгон стремительно растет и развивается. Будто на дрожжах поднимаются ввысь фешенебельные здания, теснящие утлые, перенаселенные хибары. Гостиницы, рестораны, представительства фирм облагораживают центр города совершенством своих стройных архитектурных форм. На их фоне несколько нелепо выглядят черные от солнца велорикши, продавцы фруктов и кокосовых орехов.
В отличие от зачастую слишком шумных мусульманских городов Азии, Сайгону присуща некоторая сдержанность. Редко к тебе пристанут на улице, настоятельно рекомендуя что-либо купить. Здесь не будут дергать за рукав, громко выражать радость или разочарование. Местные жители очень чувствительны к интонации голоса, и любого чрезмерно настойчивого «доброжелателя» можно легко «отшить» твердым «нет, спасибо!».
Вот уж не думал, не гадал, что среди вьетнамок окажется столь много симпатичных особ. Некоторые из них будто сошли с рекламных плакатов. Стройные, гибкие, женственные, они не могут не привлекать внимания. Особую прелесть им придает традиционный ао-зай – одежда в национальном стиле, представляющая из себя длинную приталенную рубаху с разрезами по бокам и расширяющиеся книзу брюки. В ао-зай ходят в основном старшеклассницы и студентки. Их одежда всегда должна быть белоснежной. Но попробуйте проехать в таком облачении на велосипеде или мопеде, хоть чуточку не испачкав его.
Поэтому одежду приходится ежедневно стирать. Так девушек смолоду приучают к чистоте. Глядя на вьетнамок, лишний раз убеждаюсь, насколько безукоризненная осанка красит женщину. На велосипеде, на мопеде ли девушка всегда стройна, как тополь. Прямая спина – один из важных местных составляющих женской красоты и это не может не радовать.
Городской воздух полон смога, поэтому большинство горожанок закрывают рот и нос специальными повязками, платками или, за неимением таковых, просто рукой. Вьетнамки совершенно не переносят выхлопов и резких запахов. Кроме того, очень не любят они и солнца, впрочем сказанное справедливо и для мужчин.
У нас здоровый, сочный загар вполне соотносится с понятием красоты, здесь же считают, что темный цвет кожи – верный признак деревенщины, поэтому женщины при помощи зонтов, панам и длинных, до локтя, перчаток заботливо берегут себя от палящих лучей, причем на мой европейский вкус цветовая гармония защитных аксессуаров ужасно нарушается – панама, одежда и перчатки могут быть совершенно немыслимых противоположных цветов, что тем не менее делает их обладательниц… еще более привлекательными, даже если из всего прекрасного тела видны лишь глаза.
Глава 2. «Синь тяо, намбо!»
Синь тяо, намбо! Здравствуй, Южная земля! Дорога стремительно уводит меня прочь от города к загадочной неизвестности тропического горизонта. Вдоль пути, будто шахматные клетки, выстроились аккуратные, большей частью сухие рисовые поля. Сейчас, весной, здесь очень сухо и жарко. В это время года в ожидании муссона на юге Вьетнама деревья сбрасывают обожженную солнцем листву, чтобы к наступлению дождей взорваться вдруг фейерверком нежных оттенков зеленого.
Жарко. Климат диктует условия и ритмику жизни населения. Я вынужден всецело подчиняться им. В пять часов подъем, сборы в дорогу и навьючивание моего двухколесного коня. Движения, как всегда выверены, точны. По ходу планирую предстоящий день, расставляю точки над i и спешу, спешу проехать как можно больше до того момента, пока солнце не поднимется настолько, что приходится топтать собственную тень. Кажется, даже она стремится спрятаться от палящих лучей.
Как только полуденное светило замирает в своем стремительном подъеме, начинается не менее стремительный обратный отсчет времени. Спустя час, два, все более разгоняясь, усталое солнце в виде гигантского диска вдруг падает за горизонт. И вслед за тем мир сразу окутывает непроницаемое полотно ночи. К этому моменту, то есть к 6 часам вечера, позади у меня остаются очередные 100 километров.
Чуть свет, крестьяне уже на полях: пашут, сеют, убирают урожай. Работы невпроворот. В Намбо интенсивные осадки выпадают лишь раз в году, поэтому крестьянам необходимо постоянно думать о том, как удержать воду, сохранить ее до прихода ливней.
За сотни лет местные крестьяне построили тысячи крупных и мелких плотин и дамб. Жаркий климат позволяет выращивать в Намбо весь спектр теплолюбивых культур, таких например, как манго.
Свежий, золотистый плод – настоящая поэзия вкуса и аромата. Не случайно манго, чья оранжево-желтая мякоть просто тает во рту, называют королем фруктов.
И все же самые лучшие сорта произрастают в Индии, на родине манго. На юге практически у каждого дома можно увидеть еще одно замечательное растение – хлебное дерево, или джекфрут.
Здоровенные плоды содержат внутри золотистую мякоть с приторным цветочным запахом и вкусом. Она неимоверна липка, поэтому достают мякоть предварительно смазав руки маслом.
Ароматные волокна едят в свежем виде, вялят. Семена джекфрута варят как суррогат фасоли, а сама мякоть после варки принимает вид, неотличимый внешне от волокон отварной говядины.
Вкус трудно с чем-то сравнить, пожалуй более всего он напоминает так называемое соевое мясо.
Вьетнамцы знают толк в рисе. На окружающих дорогу полях возделывают сотни разновидностей этого злака – с белым, желтоватым, красновато-коричневым и даже почти черным (он считается целебным) зерном. Стоит ли говорить, что рис во Вьетнаме - всему голова.
Клейкие сорта незаменимы в ритуальных обрядах и наряду с благовониями, цветами, орлиным деревом и свечой неизменно входят в состав даров на алтарях предков, имеющихся в каждом доме, и буддистских алтарях.
Самый удивительный сорт – плавающий рис. Он встречается в диком виде на болотах и затопленных равнинах.
Если в сезон ливней вода быстро прибывает, то стебель риса начинает расти с невероятной скоростью, а верхушка растения по-прежнему остается над водой. За несколько дней стебель такого растения может достичь длины в несколько метров.
Движение на велосипеде заставляет тратить много энергии. Как следствие необходимо постоянно подкрепляться. Основу моего питания составляет все тот же рис.
Утром я подкрепляюсь порцией клейкого риса с жженым сахаром, пряностями и свежей кокосовой стружкой. Зернышки этого сорта приклеиваются друг к дружке, будто прихваченные клеем. Блюдо заворачивают в банановый лист, так и хранят. Стоит такое «пирожное» всего одну тысячу донгов. Запиваю рис соевым молоком. Как и полагается молоку, оно белого цвета и имеет близкий к коровьему химический состав и питательную ценность, но вкус значительно отличается, поскольку жидкость вырабатывается из соевых бобов. К этому напитку необходима привычка. Но когда привыкнешь, удержаться при виде охлажденной бутылочки почти невозможно.
Утром я подкрепляюсь порцией клейкого риса с жженым сахаром, пряностями и свежей кокосовой стружкой. Зернышки этого сорта приклеиваются друг к дружке, будто прихваченные клеем. Блюдо заворачивают в банановый лист, так и хранят. Стоит такое «пирожное» всего одну тысячу донгов. Запиваю рис соевым молоком. Как и полагается молоку, оно белого цвета и имеет близкий к коровьему химический состав и питательную ценность, но вкус значительно отличается, поскольку жидкость вырабатывается из соевых бобов.
К этому напитку необходима привычка. Но когда привыкнешь, удержаться при виде охлажденной бутылочки почти невозможно. Днем обязательно заезжаю в один из многочисленных придорожных комков и фошечных (от вьетнамского к`ом – рис и пфо – суп с длинной рисовой или пшеничной лапшой), заказываю рассыпчатый рис, а в качестве гарнира – слегка обжаренные травы, иногда омлет, соевый творог и обязательно сочные ростки фасоли. Последние отличаются замечательным вкусом.
Особенно хороши местные крошечные рисовые блинчики с проросшей фасолью. На стол всегда ставят чашку с соевым соусом и добавленным в него перцем чили, и большую тарелку с зеленью – кинзой, салатом, розмарином, базиликом. Травы прекрасно сочетаются со всеми повседневными вьетнамскими блюдами и смягчают остроту чили.
Перец в тропиках – несомненно благо, поскольку его эфирные масла губительно действуют на всю опасную для здоровья микроскопическую живность.
Иногда в блюда добавляют тонко нарезанный кольцами ствол банана – гигантской травы, известной нам, к сожалению, лишь своими плодами, а между тем цветы этого растения величиной с большой початок кукурузы являются прекрасным сырьем для деликатесного салата. Разновидностей бананов во Вьетнаме великое множество, начиная от плодов размером с мизинец, до сорока сантиметров длиной. Цвет кожуры варьируется от зеленого, до красно-бурого. Стоят бананы в районе 1000 – 2000 донгов за связку.
На обочинах дороги повсюду терпеливо дежурят продавщицы воды, сладостей и кокосовых орехов.
У них, как правило, можно выпить и горячего чаю. В жару горячий напиток утоляет жажду как это ни странно лучше, чем охлажденный. К тому же он служит верной гарантией от получения ангины. Да-да, в тропиках эта болезнь очень распространена. Долго ли разгоряченному горлу переохладиться ледяным лимонадом? Местный зеленый чай вьетнамцы пьют очень крепким из микроскопических чашечек-наперстков. Терпкий, приятно щекочущий горло горячий напиток, ароматизированный лотосом или жасмином, придает новые силы и располагает к неторопливому, спокойному созерцанию.
Глава 3. «Сказки вьетнамского леса».
Чем глубже «внедряюсь» на территорию Вьетнама, тем интереснее ехать. Меняются ландшафты, рельеф. Иногда приходится преодолевать небольшие перевалы, но ничто не способно пока замедлить свободный бег моего двухколесного друга. Как ничто иное, велосипед позволяет наилучшим образом увидеть мир, естественно, при наличии желания, определенной физической силы и некоторой силы воли.
Обжитые места по-своему колоритны, но неодолимая тяга к природе заставляет меня временно оставить асфальтовое полотно. Я направляю колеса своего Малыша в сторону, на запад, к горной дороге, проложенной через джунгли. Это порядочный крюк, но природа зовет, и я с радостью откликаюсь.
Вьетнам – страна гор, плато и плоскогорий. Лишь небольшая часть территории принадлежит равнинам, тянущимся вдоль морских побережий, с севера и запада их окаймляют широкие пояса гор. Путь мой лежит в горный курорт Далат. Расположен он на высоте 1500 метров. Дорогу выбрал самую глухую, грунтовую, зато необычайно интересную.
Щедро перевитые лианами заросли почти непроницаемы. Зеленый частокол надежной стеной огораживает дорогу и продраться через него можно лишь при помощи специального ножа для рубки сахарного тростника.
Сейчас здесь сухо. Леса горят. Виной тому, очевидно крестьяне, выжигающие под поля участки леса. Но в общем-то, огонь в джунглях – явление привычное с незапамятных времен. Поэтому многие растения в процессе эволюции обзавелись семенами с прочной, несгораемой оболочкой.
Чем глуше проезжаемые мною места, тем богаче растительность. В этой стране произрастает одних деревьев больше тысячи видов. На человека, впервые попавшего в тропический лес, буйство растительности производит самое неизгладимое впечатление.
Семейства, представленные у нас травами, предстают здесь в виде крупных деревьев. Какой-нибудь скромной фиалочке из тех, что можно купить на цветочном базаре, соответствует небольшое дерево или крупный кустарник того же семейства. Бобовые, например, достигают высоты 30 – 40 метров. Плоды некоторых из них вытягиваются в длину больше, чем на метр. То и дело попадаются бананы, кстати, совершенно несъедобные, так как и без того мелкие плоды растения переполнены семенами.
Много пальм, среди которых наиболее своеобразная – ротанговая, представляющая собой мощную лиану длинной до 300 метров с крупными колючками на стеблях. Посредством своих внушительных шипов она высоко взбирается, цепляясь за стоящие рядом деревья, все выше к солнцу, лучи которого почти не проникают в нижние ярусы леса. Интересны и ни на что не похожи деревья с ходульными, досковидными и воздушными корнями.
Здешнее население мало похоже на вьетов как внешне, так и культурологически. У некоторых представителей миноритов слегка негроидные черты лица и очень темная кожа, что выдает малайские корни.
Во многих поселках и по-вьетнамски-то не говорят. Народ здесь несколько диковат и нелюдим. Часто попытки что-либо сфотографировать приводят к горячему протесту и даже угрозам.
Цивилизация низины не сумела еще полностью нарушить локальный уклад жизни. Пластик еще не вытеснил красивые плетеные котомки (в них люди переносят свой скарб), ведра и посуду из дерева,
а капрон и фабричные ткани не заставили еще забыть ручное ткачество.
По мере дальнейшего подъема начинают преобладать хвойные леса, очень кстати похожие на наши, прибалтийские.
А так же аккуратной «колониальной» архитектурой, сравнительно высоким уровнем экономического развития и... клубникой, выращиваемой здесь круглый год. Правда мне, избалованному нашей ароматной ягодой, она показалась совершенно безвкусной.
Немного отдохнув от влажных, жарких объятий низин, я спешу к побережью.
Скорость на спусках достигала местами шестидесяти километров в час. На одном из поворотов, засмотревшись на дивную панораму, не вписываюсь и... лечу кувырком. Очнулся от ноющей боли в локтевом суставе и ладони. Велосипед лежит в нескольких метрах поодаль перевернутый, сумки беспорядочно разбросаны по сторонам. Каким чудом я не разбился вдребезги, до сих пор не пойму.
Отделался лишь двумя глубокими царапинами. Малыш практически не пострадал, хотя по идее, рама должна была лопнуть. Вероятно машину спасло то, что инстинктивно в последний момент я выпрыгнул, перелетев через руль и ослабив тем самым ударную нагрузку. Придя в себя и продезинфицировав раны, слегка ошеломленный и поумневший продолжил спуск. В низинных деревнях пришла пора активного сбора листьев табака.
На подъезде к городу Няган стали попадаться густые заросли сахарного тростника – одной из любимейших сластей детворы и взрослых. За 1000 донгов можно выпить стакан свежевыжатого сока этого растения. Он имеет зеленоватый цвет и немного травянистый, сладкий вкус.
Особенно вкусным напиток получается при добавлении к нему сока лайма или мандаринов.
На Западе говорят, что душа азиата сокрыта за бамбуковым занавесом. Полностью согласен
с этим изречением, ведь действительно, совершенно невозможно представить себе Юго-Восточную Азию без бамбука. Это растение стало настоящим символом восточного мировоззрения и образа жизни, подобно тому, как береза прочно ассоциируется с русскими, а липа и дуб с латышами.
Глава 4. «Я – лен со!»
Примечание: лен со (вьет.) – «советский»
«Смотрите, лен со едет! Эй, остановись, хэлло!» – с некоторых пор все встречные неизменно отождествляют меня с человеком из Советского Союза. Особенно дети. Скажу по правде, мне это доставляет удовольствие. Уж лучше опять советским быть, чем американцем или, как в Индии и Пакистане, инглезе (англичанином) – во всяком случае, ближе к правде. Ведь я воспитан советской системой и не вижу в этом ничего плохого.
Вьетнам представляет из себя подлинный заповедник марксизма-ленинизма. Помните повсеместно встречавшиеся на наших улицах лозунги, плакаты, наглядную агитацию? Так вот здесь все это сохранилось практически в первозданной свежести, а кроме того, пионерия, комсомол, однопартийная система, свой Ленин – Хо Ши Мин и вера в светлое коммунистическое будущее... Настоящий аттракцион!
В свое время СССР оказывал Вьетнаму гигантскую экономическую, политическую и интеллектуальную помощь в деле построения этого самого будущего. Руками советских специалистов построены крупнейшие заводы, электростанции, нефтедобывающие комплексы страны (да и сейчас на контрактной основе в стране работают сотни квалифицированных кадров из СНГ). Времена изменились, мечты о всеобщем для всех красивом и сытом будущем разбились вдребезги. А здесь словно ничего и не заметили: митинги, барабанный бой, рапорты о «досрочном и сверхнормативном выполнении плана партии» – в точности все то, что так знакомо нам не по книгам.
Однако социализм с азиатским лицом строится куда более грамотно, чем в Союзе. За основу взята китайская модель, позволяющая иметь определенную свободу предпринимательства. Например, можно использовать наемный труд, иметь свой небольшой кооператив, владеть небольшим предприятием. В последние годы многие предприятия акционируются и даже приватизируются товариществами рабочих и крестьян, а так же «прогрессивной интеллигенцией». Естественно, все это при строгом надзоре любимой партии.
Вьетнамский народ (не без помощи «бархатной» пропаганды) все более равняется на Америку и блага ее цивилизации. В городах идет повальное изучение английского.
Все более пренебрежительно относятся здесь к выходцам из соцстран. Жаль, память вьетнамцев, как и большинства азиатов, весьма коротка. Почему-то они быстро забывают и зло, и добро. Чтож, зато у них весьма длинная история. Этого не отнимешь.
Территория страны справедливо считается одной из колыбелей человечества. Об этом свидетельствуют и огромные бронзовые барабаны, отлитые более чем две с половиной тысячи лет назад. Предметы, относящиеся к эпохе бронзовых барабанов, сделаны с незаурядным вкусом и так тщательно, что просто не верится, что в столь отдаленные времена человеческие руки, используя примитивные приспособления, были способны создать подобные произведения искусств.
Землю древние вьеты изображали квадратной, а небо – круглым. Кстати до сих пор согласно этим представлениям вьетнамцы изготавливают пироги соответствующих форм: «баньзей» и «баньтынг».
Практически все побережье страны представляет из себя цепь великолепных песчаных и каменистых пляжей на любой вкус. Вдали виднеются многочисленные, поросшие кустарником и невысокими деревцами острова. Кое-где к полосе воды прилепились небольшие рыбацкие деревушки с армадой миниатюрных катеров и джонок.
Достаток местных жителей всецело определяется количеством улова. На контроль садков выходят в круглых как таз плетеных лодках, либо в аналогично сделанных байдарках. Бирюзовая чистота моря подкупает, и я частенько сворачиваю с дороги.
Температура воды достигает +32 градуса и соответствует температуре воздуха. Любопытно, что среди вьетнамцев очень мало купающихся.
Загорать их и вовсе не заставишь. В лучшем случае народ бегает по кромке моря или устраивает шумные пикники в тени прибрежных деревьев.
Достигнув Дананга – одного из крупнейших курортов страны (что, кстати, не означает заполненности пляжей), решаю вместе с англичанами совершить ознакомительную вылазку на близлежащие рифы. Денег на баллоны пожалел (это удовольствие стоит 60 долларов за два погружения), но на ласты, маску и трубку (10 долларов), не задумываясь раскошелился.
Увиденное останется в памяти, без ложной скромности, в качестве одного из самых ярких моментов в моей жизни. Фантастическое переживание! Прямо подо мной и на многие сотни метров вокруг раскинулся разноцветный ковер из кораллов разных форм и оттенков, в переплетении которых будто мириады нарядных игрушек мелькали сотни шустрых и медлительных, больших и совсем крохотных рыб.
Глава 5. «Промежуточный финиш».
С продвижением на север становится заметно прохладнее. Узкая полоска Центрального Вьетнама, не превышающая местами ширины 50 км до границы с Лаосом, является климатической границей страны. Больше уже не встречаю пестрого разнообразия фруктов, характерных для юга. Практически полностью убранный в районе Сайгона рис здесь еще только начинает колоситься.
Изменились и люди. По мере приближения к Ханою они становятся все более липкими, наглыми. Дети и взрослые, будто сорвавшись с цепи, до хрипоты кричат, чтобы обратить на себя внимание иностранца на велосипеде. Это здорово действует на нервы. Редко, но бывает сорванцы от нечего делать кидают мне в спину мелкие камни. Вот тут уж я не выдерживаю и неизменно восполняю пробелы в воспитании. Почему-то местные считают, что иностранец – не вполне человек и с ним можно вести себя как вздумается. Дудки! Надеюсь, после встречи со мной «снайперы» уже никогда не поднимут камень, чтобы бросить его в человека.
Странные все же перемены. Такой стиль поведения абсолютно не характерен для менталитета южных вьетнамцев. Куда делось доброжелательное отношение? Взрослые своей навязчивостью порой ставят меня в тупик. Часто в дороге ко мне привязываются едущие в соседние деревни велосипедисты. Они либо едут впереди, сознательно не давая обогнать себя и следуя в опасной близости, либо с краю, что не менее опасно, учитывая обычно замедленную реакцию горе-велосипедистов и непредсказуемое поведение автоводителей. Когда попытки цивилизованно отделаться от «конвоя» не приводят к успеху, я просто аккуратно «подрезаю» нахала и спихиваю его на каменную обочину. Благо мои внушительные габариты и общий вес позволяют сделать это без особых усилий.
Очень изменились и цены. Чем ближе Ханой, тем бессовестнее завышают цены в местных харчевнях. Так, порция риса со всем к нему причитающимся обходится в 15 – 20 и больше тысяч донгов, в то время как нормальная цена за блюдо обычно не превышает 6 – 7 тысяч. «Достали», честное слово! А бестактность? С ней (еще в Индии пришел к этому выводу) лучше бороться, используя ее же приемы: тебя хватают за руку и пытаются куда-то тащить? Сделай то же самое, но в противоположную сторону. Щупают во время еды твой обгоревший нос? Что ж, убедись собственноручно, что нос собеседника(цы) вполне цел и невредим. Метод действует превосходно! Иногда, наблюдая ответную реакцию уже на мои контратаки, еле сдерживаю смех. Как всегда не радуют и водители. Черти! Сигналят, даже убедившись, что их заметили. К слову, большая часть грузового транспорта представлена советской техникой. Иногда мимо проезжают «скорые» завода РАФ с надписью «Латвия» – такое вот мобильное напоминание о доме.
Среди бескрайних рисовых полей с сочной зеленью миллионов молодых побегов стали появляться рощицы арековых пальм. У многих встречных пожилых людей губы будто вымазаны алой краской, а зубы черны, как смоль. Это значит, что здесь еще сохраняется привычка жевать бетель – листья особой лианы из семейства перцев. Действие бетельной жвачки я в полной мере испытал на себе в Индии, едва не свалившись под воздействием наркотической силы алкалоидов с ближайшего откоса. Штука с непривычки термоядерная и довольно противная. Но ведь первую затяжку курильщик тоже делает не без отвращения. Символическое значение бетеля в культуре Индокитая огромно. Дать его гостю – знак дружбы и уважения (слава богу, что во Вьетнаме его жуют старики, для которых моя дружба, к счастью, не самый актуальный жизненный вопрос). От долгого употребления бетеля портятся и чернеют зубы. Согласно народной эстетике, постепенно уходящей в прошлое, черные зубы считаются красивыми, здесь их даже специально красят и лакируют.
В пути научился довольно шустро орудовать палочками для еды. Обычно они сделаны из дерева или пластмассы. Правда, пока еще в присутствии большого количества наблюдателей не могу отделаться от комплекса неполноценности. Палочки имеют круглое сечение, переходящее в квадратное для удобства держания в руках. Действуют ими подобно пинцету: вылавливая из супа лапшу, кусочки мяса. Ими же едят рис и другие блюда. Искусство заключается в правильном расположении инструмента на кисти и… в постоянной практике.
Все реже солнце появляется днем на небосводе. Стало как-то неуютно. По утрам нередко идут противные моросящие дожди. Тем не менее проезжаю в день 120 километров, лишь изредка останавливаясь для фото- и видеосъемок и короткого отдыха. Местность приобрела очень населенный характер. Учитывая неприятный человеческий фактор стараюсь быстрее миновать последние отделяющие меня от столицы километры.
В поисках здания посольства России въезжаю в святая святых – на центральную площадь с мавзолеем Хо Ши Мина.
Кстати, лежащий под колпаком символ революции в нетленном состоянии поддерживают специалисты из Москвы.
Несмотря на свою древность, Ханой ничем особым не выделяется. Он низкоросл и несколько неуклюж. Памятники старины здесь находятся явно не в лучшем состоянии, да и осталось их немного. Впрочем, это характерно для всего Вьетнама. Даже буддийские пагоды столь серы и запущены, что и заходить не хочется.
Глава 6. «Пограничная полоса».
С невольным трепетом рассматриваю на карте Китая обширные пространства, которые мне еще только предстоит пересечь на своем велосипеде. Позади 2000 километров вьетнамских дорог. Китайский маршрут обещает протяженность свыше 5000 км и непосредственное, очень близкое знакомство с обликом и бытом страны, подарившей миру чай и бумагу, тушь, порох и множество других полезных вещей.
Уже был назначен день выезда из Ханоя, собраны вещи, до последнего километра рассчитан маршрут и вот тут-то произошло крайне досадное событие: буквально в одночасье я тяжело заболел. Утром все было в норме, а к обеду я едва держался на ногах. Сопровождаемый страшными головными болями и разноцветными кругами перед глазами, едва доплелся до медпункта посольства России и, совсем как в кино, потерял сознание на ступеньках заведения.
Позже выяснилось, что болезнь вызвала разновидность вируса, вызывающего тропическую лихорадку Денге. Обычно она проявляет себя гораздо скромнее, и по симптомам напоминает ОРЗ. Вероятно, на последних отрезках пути организм был значительно ослаблен смешением неблагоприятных условий: переутомление, тяжелый психологический фон и дождливая погода.
Поправился я так же внезапно, как и заболел. Думаю, в большой мере это стало возможным благодаря трогательной заботе и терпению со стороны работников медпункта, за что я им глубочайше признателен.
Первую неделю ехал, словно в тумане. Сказывалась общая слабость. Ноги решительно отказывались подчиняться. Однако по мере «просветления» возвратился и живой интерес к окружающему миру.
Приграничная местность представляет собой живописное нагромождение холмов, среди которых ютятся крохотные деревушки крестьян. Зарослей, до сих пор радовавших глаз, почти не видно – все ушло на топливо и хозяйственные нужды. Лишь бамбук да мохнатые кустарники венчают частью совсем «лысые» холмы.
Характерной чертой не только проезжаемой, но и всей обширной территории горной Азии являются испокон веков возводимые крестьянами террасные поля, занятые различными культурами, здесь это прежде всего рис.
Словно нанизанные друг на друга делянки имеют ширину всего два-три метра и поражают идеально ровной поверхностью. Это необходимо для удержания воды, столь необходимой влаголюбивой культуре риса. Издали блестящие на солнце гигантские поля – пирамиды в дымке испарений, – выглядят исполинскими декорациями. Столь трудоемкие сооружения могли создать лишь азиаты, славящиеся своим фантастическим трудолюбием.
Благодаря всемерной информационной поддержке со стороны посольства Китая в Латвии процедура пересечения государственной границы оказалась минутным делом, даже багаж не стали проверять.
Уже в нескольких километрах от границы появились леса, заботливо возобновляемые после вырубки, а окрестные деревни оделись в зеленые нарядные кружева бамбука и плодовых деревьев. Вдоль дороги потянулись прохладные аллеи из манго и хвойных пород деревьев. Постепенно исключительно вьетнамское население приграничья стало сменяться китайцами, об этом говорила и смена головных уборов. Вьеты носят легкие треугольные «панамы», сплетенные из пальмовых листьев или из рисовой соломки, а китайцы предпочитают массивные с виду «шляпы», сделанные из тонких лиан или веточек кустарников. Внутри головных уборов имеется своеобразный подшлемник из тростника, благодаря чему «шляпа» значительно приподнята над головой, что придает его владельцу несколько комичный вид.
Помимо идеально ухоженных рисовых полей, стали попадаться обширные плантации масличной пальмы и сахарного тростника. Последний после сбора, в ожидании транспорта, громадными кипами складывают у края дороги. В течение многих дней это растение служило мне важным подспорьем в питании, ведь в приграничной местности деревни нередко находятся на значительном удалении друг от друга. Сочный ствол быстро восстанавливает силы и дает возможность без помех дотянуть до очередного населенного пункта.
Единственная проблема, с которой пока пришлось столкнуться, - это обмен денег. Из порядочного количества банков лишь Bank of China уполномочен совершать валютные операции. Честно говоря, впервые встречаю банки, для которых валюта в буквальном смысле бесценна.
Однако недорогой является лишь пища уличная, доступная карману большинства жителей. Так, например, полюбившееся мне на юге кушанье «си-фань», представляющее собой крепкий пресный отвар риса с фасолью или горохом и набор разнообразных соленых овощей с вареным арахисом и грибами, обходится всего в 1,5-3 юаня (примерно 7 – 15 сантимов).
Правда, из-за малой калорийности блюда, за один присест, к немалому удивлению китайцев, я поглощаю по две-три солидных порции.
Глава 7. «Купеческий перекресток».
Необходимость заезжать в города, особенно крупные, вызывает у меня нечто вроде тихой паники. Ведь среди домов и улиц ты в меньшей чем где-либо степени зависишь от себя самого, вынужденно подчиняясь законам городской жизни. Поэтому в городские пределы я стараюсь въехать рано утром, чтобы, вволю насладившись достопримечательностями, поздно вечером покинуть город. Лишь в редких случаях ночь застает меня среди мириадов лампочек и светящихся разноцветных реклам. Именно таким «случаем» и стал Гуанчжоу – прославленная столица провинции Гуандун.
Громадный многомиллионный город переживает в настоящий момент подобный взрыву подъем экономики. Здесь, в купеческой столице юга Китая, общий экономический подъем страны ощущается особенно остро. Даже при беглом взгляде на сотни торговых центров можно сделать вывод: в Гуанчжоу продают и покупают решительно все, включая чертей рогатых с копытами и сковородками.
Многие столетия город был открытыми воротами Китая, а сейчас выполняет функцию своеобразной витрины КНР. Иностранцы могут получить здесь представление обо всем многообразии производимых в стране товаров и услуг. Кроме того, Гуанчжоу, или Кантон, как его называют в Европе, - узел первостепенной важности в торговле с Гонконгом.
Вывески, красочные плакаты, светящиеся объявления, богато украшенные магазины, небоскребы и даже маленькие лавчонки создают впечатление вечного праздника. Впрочем, настоящий праздник души я устроил себе, осмотрев богатые коллекции местного исторического музея, а также побывав в прекрасных парках и храмовых комплексах города, где отдал должное мастерству как древних, так и современных мастеров традиционных китайских искусств. Однако наибольшее впечатление от города оставило наблюдение за живыми носителями древних секретов у-шу.
В любую погоду по утрам парки Гуанчжоу переполнены людьми разного возраста, отрешенно занятыми выполнением упражнений из различных стилей и направлений этой науки. Насколько я помню, она разграничена на «внешние» и «внутренние» стили. Первые тренируют мышцы и суставы, а вторые – дух, жизненную энергию «ци» и ум. На деле, конечно, все гораздо сложнее.
Молодые люди обоих полов более энергичны, в руках некоторых из них быстро мелькают бутафорские пики и мечи. Странно видеть подобные предметы в руках человека, одетого в деловой костюм и при галстуке. А многие так и занимаются, нимало не беспокоясь об удобстве и внешнем виде. Ох, уж эта извечная экономия времени!
Внутренний тренинг позволяет привести к гармонии телесное и духовное начала, укрепляет внутренние органы, увеличивает циркуляцию внутренней энергии. В Китае традиционно считают, что, «переходя от движения к покою, от твердости к мягкости», словом, старея, «человек обретает все большее мастерство».
Думаю, у-шу – это один из секретов бодрости большинства китайских стариков.
.jpg){kind=link}
Это обстоятельство в районах с исключительно высокой плотностью населения и постоянной нехваткой земельных ресурсов оказалось решающим. В течение тысячелетий только китайские крестьяне вывели более 10000 сортов риса (!) и научились полностью использовать не только зерно (оно идет как непосредственно в пищу, так и на изготовление спиртных напитков), но и рисовую солому.
Раньше ее активно использовали в качестве кровельного материала. Сейчас такие дома встречаются довольно редко, их повсеместно вытеснили капитальные строения с черепичными и шиферными крышами. Из рисовой соломы плетут обувь, корзинки, а также циновки, без которых жилище аборигена немыслимо. Широкополые соломенные шляпы видоизменяются в соответствие со вкусами и привычками того или иного района через каждую пару-тройку сотен километров, они защищают крестьян от палящего солнца и дождя.
Кроме того солома идет на изготовление особой рисовой бумаги, высоко ценимой на мировом рынке. Все это вызывает искреннее уважение к злаку, успевшему за небольшой промежуток времени настолько приручить к себе одинокого европейца, что я уже с трудом представляю себе день без чашки горячих рассыпчатых зерен, сдобренных соевым соусом и горсткой ароматных овощей.
Между прочим, в китайском языке русскому слову «есть» соответствует не одно, а два слова – «чи фань», что означает «есть рис». Завтрак – по-китайски «цзао фань» – «ранний рис», ужин – «вань фань» – «поздний рис». Иногда слышу выражение «чи фань» в качестве составной части приветствия - встречаясь, люди прежде всего осведомляются, пообедал ли их собеседник.
Глава 8. «Китай и Гонконг: государство внутри государства».
Брр-р… Порывы влажного ветра загоняют водяную пыль под непромокаемый плащ. Зубы давно уже выбивают мелкую дробь, слышимую кажется, на многие метры вокруг. В Китае начался сезон муссонов. Ужасный период! Ко многому можно приспособиться, но невозможность снимать на фото- и видеопленку просто деморализует, ведь мимо проходит интересная, колоритная жизнь Китая, а я почти бессилен что-либо запечатлеть. Остается лишь надеется на милость «небесной канцелярии» и... нажимать на педали, ведь впереди Гонконг.
Доехав по великолепной трассе до города Шенджен, я оказался прямо у границы с Гонконгом. Чтобы попасть на заповедную территорию, нужна специальная виза. Ее мне любезно выдало посольство Китая в Риге. Необходимость визы обусловлена тем, что на протяжении 99 лет (в течение именно такого срока Великобритания арендовала территорию у Китая) группа из более чем 200 островов, собственно и составляющих Гонконг, благополучно развивалась в условиях «махрового» капитализма, в то время как на «большой земле» начиная с конца сороковых и до сего времени идет активное построение китайской модели социализма. Трудно представить, что могло бы произойти, если бы граница вдруг перестала существовать. Случай, согласитесь, необычный.
После непродолжительных пограничных формальностей, вместе с людской толпой я попал на железнодорожную станцию. Попытка выезда на велосипеде не увенчалась успехом – местные полицейские вежливо, на хорошем английском сообщили, что населенные пункты, разбросанные по островам, связывают скоростные дороги, передвижение по которым на велосипеде строжайше запрещено. Смирившись, я приобрел в автомате проездную электронную карту, заплатил за багаж и сел в электричку, внешне напоминающую метро. Контролеров здесь нет – все функции осуществляются автоматически. Относительная дороговизна проезда и первых купленных продуктов (сразу же поглотившие три дневные нормы, то есть двадцать долларов) показали, что более двух дней мне здесь делать нечего, иначе в дальнейшем придется просить милостыню и заниматься бродяжничеством (впрочем, последним я занимаюсь уже шесть лет).
Поскольку прибытие состоялось ночью, то отдыхать пришлось в одном из многочисленных, защищенных от дождя закутков близ фешенебельной гостиницы. Немногочисленные спешащие по домам служащие абсолютно не обращали на меня внимания, за что я был им весьма признателен.
Утром следующего дня, пользуясь кратковременным улучшением погоды, я поехал осматривать город. Сянган – один из крупнейших торговых портов мира, промышленный, финансовый и еще Бог знает какой, о-о-очень большой центр экономики Юго-Восточной Азии. Численность населения – около десяти миллионов человек. Большую часть жителей составляют китайцы, однако часто можно увидеть и выходцев из Англии, Америки и Австралии. В ряде кварталов, с сохранением своих традиций, одежды и, вероятно быта, проживает много индийцев, ланкийцев и малайцев.
Дома Сянгана представляют из себя вереницу многоэтажных зданий и захватывающих дух небоскребов из стали и разноцветного стекла, среди которых чувствуешь себя невзрачной козявкой, случайно попавшей в мир великанов. Впрочем, побродив немного по закоулкам, я обнаружил немало и трущобообразных построек, стыдливо спрятавшихся за великолепием ультрасовременных чудес градостроительства. Они предназначены для небогатых людей, занятых в сфере обслуживания более состоятельных граждан.
Человеку, не имеющему сколько-нибудь купеческого склада ума, трудно не утомиться спустя хотя бы час прогулки по городским улицам. Мой вполне заурядный среднестатистический мозг просто не успевал усваивать все новую информацию, а глаза разбегались от разнообразия предлагаемого товара и услуг. Многие предметы обихода, и прежде всего электроника, стоят здесь действительно на треть, а то и в два раза дешевле, чем у нас.
Много раз мне приходилось видеть «маленькие Венеции», «парижи» и «вены», но впервые удалось окунуться в маленькую Японию. Собственных ресурсов здесь немного и производство всецело базируется на привозном сырье, даже питьевая вода поступает с континента. Более половины всех капиталовложений в экономику составляет иностранный, особенно американский капитал (а также японский, английский, тайский и австралийский). Иностранцев влекут сюда не только относительная дешевизна рабочей силы, но и низкие налоговые ставки, а кроме того, возможность беспошлинного вывоза большинства видов продукции.
В Сянгане открыто громадное количество банков, представительств корпораций и крупнейших фирм мира. Буквально на каждом углу, призывно мигая разноцветными экранами, с тобой заигрывают банкоматы, предлагая снять деньги, что я и делаю, поскольку в КНР существует только национальная система обслуживания местных кредитных карт. Это обстоятельство послужило мне серьезной головной болью, и туристам, следующим в КНР, я настоятельно рекомендую ехать с наличными долларами. Мне же пришлось терять проценты сначала на обналичивании денег, потом при обмене гонконгских долларов на юани.
Чувствуется, что на островах живут сытые, занятые делом люди. От них веет спокойствием и уверенностью в завтрашнем дне.
Глава 9. «Снова Китай».
Посетив Гонконг и едва не растратив там стратегический запас денег, необходимых для продолжения велопутешествия, я возвратился в Гуанчжоу, откуда мой путь проляжет дальше, на север Китая. Обратный путь проделал на дешевом автобусе – из тех, которые прочно связывают между собой даже самые отдаленные провинции страны. Внутри автобуса вместо привычных кресел в два этажа друг над другом расположены лежаки, что очень удобно, если предстоит далекий путь.
Заметил, что билеты в кассе покупают далеко не все. Договорившись предварительно с водителем о размере платы за проезд, многочисленные «зайцы» поджидают транспорт у ближайшего поворота. Доселе полупустой автобус в считанные минуты до отказа набивается народом и многочисленным багажом, заполняющим не только багажную сетку на крыше, но и все проходы. Таким образом «ушастые» экономят до половины официальной стоимости проезда.
Внутри автобуса на протяжении всего времени следования царят шум и гам. Не знаю почему, но, едва погрузившись, люди вдруг почему-то переходят на крик, даже если собеседник находится в двух шагах.
Неприятно удивило то, что пассажиры плюют и бросают мусор прямо под ноги, из-за чего пол постоянно в грязных разводах, однако это никого не смущает. За исключением более-менее крупных городов похожие картины мне приходилось впоследствии видеть повсеместно. Однако к горам мусора у домов я скоро привык и совершенно перестал обращать внимание на сей неприглядный факт.
По мере продвижения вдоль моря стал заметно меняться внешний облик жителей деревень. Если южнее и западнее встречались преимущественно очень смуглые, несколько вытянутые лица с явно выдающимися скулами, что характерно для обитателей бассейна Меконга и реки Красной, то севернее, ближе к Янцзы все явственнее лица людей округляются, становятся шире. У женщин появился характерный румянец на пухлых, словно подушечки, щеках; разрез глаз становится уже и острее, а кожа приобретает все более светлые желтоватые оттенки, напоминающие легкий прибалтийский загар. Появились и некоторые различия в произношении (они, вероятно значительны, если даже я уловил этот нюанс).
Являясь аграриями, то есть оседлым народом, китайцы мало мигрируют в пределах страны. Это привело к возникновению большого количества диалектов, иногда столь отличных, что подчас жители разных провинций лишь с трудом понимают друг друга. Тогда-то на помощь и приходят иероглифы. Они одинаковы для всех китайских диалектов, поскольку обозначают не звучание слова, а его смысл. Большинство этих замечательных знаков остается неизменным на протяжении уже более чем 2000 лет. Общее число иероглифов точно не известно. Полагают, что их насчитывается свыше 50 тысяч, однако в повседневной жизни используют «лишь» около 8 тысяч иероглифов. Они-то при всей своей уникальности и стали непреодолимым барьером в общении с населением.
Обычно, если я не знаю того или иного языка, а туземцы абсолютно не говорят по-английски («хэлоу» и «сенкью» в расчет не идут), я прибегаю к старому, как мир объяснению при помощи общепонятных абстракций – рисованных картинок. Это всегда здорово помогало, но здесь я потерпел почти полное фиаско, ибо даже самые простые картинки, например: ) О ( = 2 (означает два месяца в дороге), несмотря на сопровождающую их отчаянную жестикуляцию, понимаются с трудом.
Все более убеждаюсь, что это обстоятельство вытекает из глубоко укоренившегося представления местных жителей о Китае как о центре мироздания, вокруг которого все вращается, включая Европу, выходцев из которой (в том числе и меня) часто «величают» «ян гуйза», то есть - «заморский черт». Подобными эпитетами еще более века назад награждались такие великие путешественники, как Семенов Тянь-Шаньский, Пржевальский, Потанин и Певцов. Так что у меня есть основательные причины гордиться прозвищем.
Помня почти наизусть некоторые отрывки из экспедиционных отчетов, не могу без улыбки не провести определенные параллели. Как и сто лет назад, китайцы часто пытаются обмануть, обвесить «ян гуйза». По этой же причине во избежание «накруток» мне приходится предварительно оговаривать стоимость обеда, иначе по окончании трапезы стоимость съеденного возрастет в три, а то и в пять раз. За время путешествия меня ни разу не пригласили переночевать под крышей дома. В качестве эксперимента, проверяя не случайность ли это, я даже неоднократно пробовал проситься на ночлег, но всюду получал решительный отказ, мотивированный обычно непониманием: «тим путун». Наконец, в ряде случаев, вероятно чтобы развлечься, мне были указаны гораздо более длинные и неудобные дороги к нужным населенным пунктам, в результате чего я наездил лишних 350 километров, а один раз меня даже пытались направить в противоположную сторону. При этом люди явно прекрасно понимали куда мне нужно проехать, поскольку вопросы я задавал по-китайски.
Вместе с усиливающимся с продвижением на север недружелюбием населения я все же ухитряюсь получать удовольствие от петляний по сторонам от большой дороги. Ведь в более глухих местах люди всегда менее испорчены, и общение с ними неизменно поднимает настроение.
К описываемому моменту мне пришлось резко изменить маршрут, поскольку непрекращающиеся дожди поставили дальнейшее продвижение под угрозу. Мой багаж, несмотря на тщательную упаковку, напитался водой. Влага попала даже в святая святых – фото – и видеотехнику. Изрядно досталось и мне: на протяжении полутора недель походная одежда оставалась мокрой и некоторые швы даже начали расползаться.
Ранее предполагалось, что Пекина я достигну по берегу моря. В новой редакции маршрут пролегает по центральным провинциям Китая. А пока, в попытке бегства от сырости мне приходится преодолевать тонущие в дождях фудзяньские горы.
Свинцовые облака, цепляясь за скалистые вершины, роняют на землю тонны воды. Живописные в солнечный день леса стоят сплошной бурой массой налепленного на склоны гор пластилина, абсолютно не задерживающего скатывающиеся на дорогу водяные потоки. Местами глубина дождевых речек достигает половины колес моего Малыша. Он, бедолага, как всегда стойко выдерживает любые предлагаемые провидением испытания.
Тем временем проезжающие (или проплывающие?) мимо водители недоуменно сигналят, думая вероятно, что я повредился в уме. Мне и самому так кажется, когда сидя на веранде придорожного трактирчика я вглядываюсь в непроницаемую мокрую дымку горизонта и медленно попиваю горячий фудзяньский чай.
Кстати, местные чайные плантации поставляют на мировой рынок продукцию исключительного качества. Как известно, именно Китай подарил миру чайный лист и искусство его заваривания. На родине напитка предпочитают пить зеленый, то есть не подвергнутый процессу ферментации чай. В 1368 – 1644г.г.. во время правления династии Мин появился особый чайник, в котором целые листики чая заваривали кипятком. Но так как чай в больших чайниках настаивался долго и получался горьким, его стали заваривать в совсем маленьких чайниках из красной глины, современный образец которого я приобрел вместе со специальной глазурованной пиалой, чтобы таким образом «грамотно» наслаждаться изысканным букетом напитка из самых нежных листочков.
10. «Человек дождя».
…Холодные воды неумолимо подступают к горлу. Все выше. Надежды нет… ее заменило отчаяние. Никто не слышит криков приговоренного стихией – они тонут в бурной пене, что вот-вот готова сомкнуться над головой жертвы. В последний раз с усилием загнанного зверя пытаюсь сбросить с себя мерзкие объятия мокрой смерти. Рывок, и... сноп искр сыплется из глаз – это я со всего маху ударяюсь головой о раму мирно стоящего рядом велосипеда.
Уже почти утро. Начинает светать. Ошеломленный, сижу в заброшенной ветхой фанзе и недоуменно пялюсь по сторонам, силясь понять, куда же меня занесло. За ржавым решетчатым окном привычно накрапывает дождь. Дожил, блин! Теперь дождь преследует меня и во снах. Все ясно, я в Китае. Вчера был чертовски сложный день – пришлось месить глину, поднимаясь на последний перевал. Впереди Пекин. Осталось совсем немного. Позади... кажется, только дождь. Вроде, было что-то еще, но ливни заставляют помнить лишь потоки воды, сорвавшиеся с неба. Будто ничего кроме него не было. Будто я родился, и вырос в этом проклятом муссоне, став неотъемлемой частью стихии дождя. Правда, в этой сырой истории есть свой плюс – мне не приходится искать воду для питья, так как вполне хватает дождевых струй, только рот открывай.
Тем не менее я двигаюсь, подбадривая себя скорой встречей с Пекином, где смогу вновь познать роскошь обладания сухой одеждой. Окружающие дорогу холмы сменяются равниной. Прежде разрозненные “озера” и “моря” зелени сливаются в могучий единый океан (Господи, и тут водные ассоциации!).
Именно такой предстает взору Великая китайская равнина. Представьте себе нескончаемые, от горизонта до горизонта, пшеничные поля. Представили? Ну, это наверное не так трудно – целину видели, знаем. А теперь представьте, что растения абсолютно одинаковы по росту, степени развитости, размерами колосьев, длине усиков и при этом на почве нет ни единого, даже дохленького сорняка! Каково? О количестве химикатов, используемых в процессе выращивания подобных гущ, я скромно умолчу – тема для крепких нервов. Но все же конечный результат впечатляет. Думаю, любой нарушитель кислотно-щелочного баланса со мной согласится. Не удивительно, что Китай ухитряется сам безбедно кормиться и еще полпланеты кормит.
Великая равнина является не только кормилицей, но и своеобразным буфером между севером и югом страны. Условную культурологическую границу я провел по реке Янцзы. Через нее перекинут гигантский мост, соединяющий две, как оказалось, весьма отличные друг от друга территории. К сожалению, бдительная полиция не разрешила запечатлеть исторический факт пересечения великой реки рижским путешественником. Знакомо, объект-то стратегический. Через каких-нибудь сто километров начали меняться постройки – они обрели прочные черепичные крыши и глухие заборы из камня и глины, напоминающие, скорее, крепостные стены, за ними находятся хозяйственные постройки и дворик.
.jpg){kind=link}
То и дело встречаю маленькие пекарни «а ля муслим», где по заимствованной у соседних мусульманских народов технологии выпекают превосходные лепешки.
С ловкостью жонглера пекарь сначала раскатывает тесто, затем едва уловимым движением приклеивает лепешку изнутри раскаленной печки (тандыра), одновременно доставая готовую. Просто загляденье. Иногда такие изделия начиняют луком, яйцами и массой других вкусностей. Проехать со спокойной душой мимо просто немыслимо, и я предаюсь банальному обжорству, благо энергетические дебет с кредитом позволяют делать это без ограничений. Неимоверно большой популярностью пользуются баоцзы – прямые «родственники» наших пельменей и, конечно же, лапша, бесконечно вкусная и разнообразная. Уж без нее, поверьте, Китай – не Китай. Между прочим, знаменитые спагетти, якобы изобретенные в Италии, родом из Поднебесной. Рецепт приготовления этих популярных мучных изделий в свое время подсмотрели генуэзцы. Лучшую лапшу готовят вручную, причем часто прямо на глазах у покупателя. Это относится и к большинству блюд, причем в ресторанах клиент обычно собственноручно выбирает подходящую живность к своему столу. Ее тут же умерщвляют, препарируют, затем виртуозно и очень быстро обжаривают, отваривают, запекают, припускают... превращая весь процесс, скорее, в творческий акт, шоу. Впрочем, и сама трапеза сродни искусству. Как и русским, китайцам свойственен культ стола. Даже скромный обед они умеют превратить в пир. Мало денег? Не беда. Ведь умелый мастер даже из дешевых продуктов сумеет приготовить деликатес. Ты только скажи, не стесняйся, че ты хошь?
Глава 11. «В столице Поднебесной».
В последнее время стал с удивлением обнаруживать, что нередко имею возможность наблюдать за работой своего тела как бы со стороны. Изрядно потрепанное, побитое дорогами, обожженное солнцем и вымоченное дождями, оно, кажется, имеет свое самосознание. Необходимо лишь, собрать силы, сделать утром первый толчок. А дальше можно почти не участвовать в процессе движения, передавая управление внутреннему автопилоту.
Впрочем, «автоматика» – не панацея. То и дело приходится «включаться» и быть начеку. Дороги севера Китая из-за отсутствия на многих участках асфальта размыты ливнями и представляют из себя кашу из глины и камней, из-за чего средняя скорость обычно не превышает 7-9 км/ч при сильной тряске и постоянном риске погнуть обода колес в очередной скрытой под водой яме.
Уже в районе Пекина отказали покрышки. Изорванные, излохмаченные дорогой, они напрочь отказались удерживать в своем чреве многострадальные камеры. Пришлось зашивать бреши нитками и молить судьбу о возможности дотянуть до желанной столицы.
Первое впечатление от Пекина оказалось удивительно верным. Этот город просто создан для посещений, а внешний вид и внутреннее содержание сообщают о том, что ты попал именно в столицу великой коммунистической империи. Как и положено столице, она несколько хаотична. В Азии иначе и быть не может. В почти лишенной эмоциональности, довольно сдержанной суете очень интересно блуждать, доверяясь несущим тебя людским толпам. Теряясь в потоке, то и дело выхватываешь кусочки малопонятной европейцу жизни абсолютно другого по стилю жизни и мышления народа. Более 10 миллионов человек населяют гигантский мегаполис. Однако благодаря хорошо продуманным автомобильным развязкам почти незаметно, что город перенаселен. Такое ощущение может возникнуть лишь при посещении «шанхайчиков» периферии. В центре все и вся подчинено делу: громадные небоскребы, банки и представительства, строго выстроившись вдоль главных магистралей, щеголяют друг перед другом высотой и совершенством современных архитектурных линий. Даже не заходя в здания, можно сделать справедливый вывод – именно здесь осуществляются серьезные траты серьезных денег. Однако, учитывая мои скромные возможности, предпочитаю бездушным монолитам шумные базары, забегаловки и чайнушки, где ко всему прочему совершенно бесплатно можно пообщаться с разношерстной публикой.
Западники не умеют и не хотят торговаться, вероятно, считая это веселое занятие актом унижения своего сытого достоинства и явно предпочитая переплачивать за товары и услуги в 2 – 4 раза. За них торговцы держатся изо всех сил, пыль готовы сдувать и... дурят на каждом углу. С выходцами из Союза такой номер не проходит. Они «круче» и бесцеремоннее. Правда, и покупают они обычно не безделушки для дома и друзей, а ТОВАР. В последнее время бизнес с привлечением купцов из СНГ стал настолько выгоден пекинским дельцам, что местная мафия залетных покупателей просто боготворит, ведь чем больше «туристов» приедет, тем больше можно настричь звонких юаней со своих удачливых земляков. Должен заметить, что по сравнению с постсоветской, китайская мафия – не более чем детский лепет. И проявляется она лишь на уровне среднего и большого бизнеса, а также в коридорах власти. Рядовое население ее практически не ощущает. Купил лицензию и будь уверен, что никто не потребует дополнительные «бабки» за право торговать мороженым, чинить обувь на улице или продавать продукты питания собственного приготовления. Заметную роль в этом плане играют необычайно жесткие законы и обилие расстрельных статей в уголовном кодексе страны.
Городу-гиганту как воздух необходимы средства коммуникации между районами. Помимо метро, троллейбусов и автобусов, чьи маршруты оплетают весь Пекин, повсеместно курсируют мириады разнокалиберных такси. Самые дешевые – микроавтобусы-«булочки». Один километр пути в них стоит один юань. На этом быстром и удобном виде транспорта предпочитает ездить подавляющее большинство горожан. Впрочем, и более дорогие 2-юаневые легковушки не пустуют. Таксисты прекрасно знают наиболее посещаемые центры столицы и понимают даже неправильно произнесенные названия, чего абсолютно не скажешь об остальных смертных. Необходимо лишь следить, чтобы машина добиралась до цели не окольными путями – в Пекине, как и вообще в Китае, любой не дурак подзаработать на неосведомленности туриста. Главной достопримечательностью города издавна считается самая большая площадь мира - Тяньаньмынь и расположенный поблизости Запретный город.
На поистине необъятной территории Площади Небесного Спокойствия высится впечатляющий мавзолей Мао Цзэдуна – великого экспериментатора над судьбами своего народа. Невзирая на горькое наследие, оставленное красным императором, он до сих пор пользуется громадным авторитетом и любовью со стороны простого населения. К сожалению, в Китае определенного рода информация закрыта для общественности, а газеты и телевидение находятся под жесткой цензурой власть имущих.
Каждый правитель из многочисленных династий, правивших страной на протяжении многих столетий стремился чем-то отличиться, поразить современников и последующие поколения. Величественные дворцы и храмы, несмотря на многовековую историю, практически не пострадали от времени, чего не скажешь об устоях китайского общества.
