По Малайзии, Таиланду, Камбодже и Лаосу.


Это путешествие было задумано как линия, соединяющая страны Европы, Азии и Юго – Восточной Азии. Кроме вышеперечисленных стран я пересек так же южные провинции Китая, Тибет и Непал. Замкнуть воображаемую линию мне предстояло в Индии, в результате чего получился гигантский неправильный овал, северные границы которого оказались в Сибири, южные - на побережье Индийского океана, западные – на берегу Атлантического океана и, наконец, восточные – на побережье Тихого океана.

За время путешествия по Индии и Вьетнаму я успел всем сердцем полюбить зону тропиков. Так люди влюбляются в океан, горы, пустыню… Как и в каждом климатическом поясе, в тропиках царит особый специфический запах, своя размеренность, шарм. Абсолютно не согласен с людьми, считающими, что в тропиках жизнь преисполнена опасностей. Это лишь отчасти так. Остальное пусть останется на совести создателей фильмов о «безжалостной планете – убийце».

Да действительно, в жаркой и влажной зоне имеется немало специфических и далеко небезобидных болезней и патогенных микроорганизмов, но их опасность преувеличена до безобразия. Как правило, в тропиках болеют либо люди брезгливые и слишком впечатлительные, либо наоборот, грязнули. Вывод напрашивается сам: надо быть чуть более внимательным к продуктам питания, чистоплотным, а главное - необходимо принять удивительный мир в котором оказался.


Глава 1. «В Малайзии, где много-много диких обезьян».


Более чем на пятьсот километров протянулась дорога, пересекающая Малайзию. Мне предстоит проехать от побережья Андаманского моря до Жёлтого. Путь лежит в пределах очень капризного экваториального пояса.

Здесь можно увидеть, как за считанные минуты солнышко вдруг затягивают свинцовые тучи и на землю низвергается «ниагарский» поток воды, от которой нет спасения. Спустя минуту на тебе уже нет сухой ниточки. Но вот дождь закончился и откуда ни возьмись появляется яркое, умытое светило, лучи которого в мгновение ока высушивают асфальт и все, что попадает в его поле зрения. Световой день в тропиках четко отмерен и длится с 6 утра до 6.30 вечера. За это время мне необходимо успеть проехать 100 километров, что отнюдь непросто,

учитывая немалый вес снаряжения и крайне высокую влажность воздуха при неизменной температуре в 30-35 градусов.


Мытье доставляет лишь минутное удовольствие. К сожалению, помыться удается не всегда. Но даже помывшись, через каких-то 15 минут ты вновь покрываешься жирной, липкой, соленой «пленкой». При влажности около 100% пот плохо испаряется, что запросто может привести к быстрому перегреву и тепловому удару. От палящего солнца не уберегут даже самые гениальные защитные кремы. Оказавшись в тропиках, необходимо сначала грамотно… обгореть. Главное, чтобы кожа не «прогорела» насквозь. После непродолжительной «линьки» образуется молодой уже закалённый слой кожи. Вот его-то и следует умащивать от ультрафиолета всеми доступными средствами защиты. Коварные солнечные лучи буквально выжигают слабенькие европейские волосики. Поэтому голову я надежно спрятал под шляпу, как это делают местные малайские крестьяне.


Окружающий дорогу рельеф очень похож на участок латвийской дороги Сигулда-Валмиера, но холмы погружены в непроницаемый океан джунглей, биомассу переплетенных между собой ветвей деревьев со свисающими вниз лианами. Каждый листочек не на жизнь, а на смерть борется за право обладать хоть лучиком света.

Но лишь «избранным» удается выбраться из сумрака зеленых сетей. Они видны издалека – отдельно стоящие 30-метровые исполины, словно стражи охраняющие вековой уклад девственной чащобы. При появлении человека жизнь в лесу тут же замирает и вторгшийся извне невольно ощущает, как джунгли внимательно наблюдают, следят за каждым его шагом.


Я то и дело спугиваю мирно живущих у дороги абсолютно диких обезьян. При этом каждый раз дергаюсь от неожиданности, когда буквально из-под носа эти бестии с душераздирающим криком и треском уносятся прочь. Яркими разноцветными пятнами среди веток мелькают красавцы туканы или, как их еще называют, - птицы-носороги. Щедро окрашенные в красно-желто-зеленые тона, клювы туканов кажутся карой небесной, ведь их величина едва ли не превышает размеры самой птицы.


На окраине джунглей, в окружении огромных плантаций масличных пальм и каучуковых деревьев, встречаются живописные малайские деревни. Пальмовое масло – один из основных источников благосостояния малайцев. Его добывают из плодов величиной с грецкий орех. Плоды находятся в отдельных ячейках, собранных в большие кисти. Мякоть околоплодья дает первосортное техническое масло. Ядро по вкусу напоминает кокосовое. Именно из него и получают превосходное пищевое масло.


Мечеть – непременный атрибут каждой туземной деревни. Малайцы – ревностные мусульмане. Правда, в отличие от собратьев по вере из других стран, на редкость терпимые к представителям иных конфессий и культур. Женщина-чужестранка, например, вполне могла бы ходить здесь в шортах, не боясь быть неправильно понятой. Местные же дамы прячут свои тела под непроницаемыми покровами одежды.

Мужчины носят рубахи, а вместо брюк опоясываются саронгом, или по-нашему, куском клетчатой материи. Их головы украшает традиционная мусульманская шапочка. Внешне малайцы имеют довольно округлые черты лица цвета кофе, небольшой нос, пухлые губы, широко посаженные, слегка раскосые глаза. Подобный вид как-то слабо соответствует привычному нам представлению о среднестатистическом мусульманине с лицом среднеазиата.


Публика относится ко мне очень дружелюбно. Малайцы всегда готовы придти на помощь, что-то подсказать. Правда, подобно всем южным народам, любопытны они не в меру. По этой причине иногда по вечерам мне приходится прятаться от человеческих глаз в заброшенных мечетях или недостроенных домах. Однажды, правда, я все же нарвался на вечерний разговор «по душам». Моим собеседником стал студент местного исламского университета. Я представился россиянином, поскольку о Латвии там никто ничего не знает.



В процессе беседы выяснилось, что молодого человека больше всего интересовали новинки «нашего» вооружения. Названия оружия и марки сыпались, как горох. Он шокировал меня не только блестящими познаниями в области милитаризма, но и завидной политической грамотностью. Я едва не обалдел, когда обычный деревенский парень стал допытываться у меня: «Кто же, в конце концов, станет президентом России?» Затем он перечисли на пальцах возможных кандидатов, проанализировав их плюсы и минусы... И это в окружении джунглей, у черта на куличках! В результате, мы проговорили часов до двух ночи. А я так и не смог потом уснуть. Все размышлял об относительности понятия «далеко». Шутка ли, когда местные аналитики в чалмах и саронгах беспокоятся о судьбах далекой, неведомой медвежьей страны, как о своей собственной.

Глава 2. «Европеец глазами азиатов».


Короткие сумерки наступают в 18.30 и через 15 минут обычно уже темно. Разгоряченный после велопробега, быстро натягиваю противомоскитную сетку и плюхаюсь поверх спального мешка, чтобы моментально забыться здоровым, но чутким сном. Каждое утро начинаю с осмотра велосипеда, ведь любая даже мелкая неисправность может запросто остановить дальнейшее продвижение. Однако, пока мой Малыш стойко преодолевает все дорожные потрясения. За день необходимо проехать традиционные сто километров. Практика показала, что это оптимальная дистанция, позволяющая быстро продвигаться и в то же время видеть окружающий мир, не слишком утомляя себя чрезмерной физической работой. Часы полуденного отдыха обычно провожу в какой-нибудь придорожной малайской харчевне.


Потребовалась ровно неделя для того, чтобы вновь привыкнуть к азиатской стряпне. Для европейца, предпочитающего относительно пресный вкус пищи, кухня Юго-Восточной Азии покажется смесью напалма с иголками. Основу местного питания составляет рис, к нему подается все остальное. Как правило, это разнообразные карри с курицей, рыбой, моллюсками или мясом. Мне приходится туговато, в том смысле, что вегетарианство в этой стране развито слабо. Но, к счастью, во многих местах можно взять гарнир из фасоли, плодов хлебного дерева, ростков чеснока, обжаренных овощей, таких же острых как и все остальное. Особой любовью у жителей пользуется блюдо с многочисленными видами лапши, а также роти – заимствованное из Индии блюдо, представляющее из себя слоёные блины, поджаренные с яйцом. Причем интересно, что его подают со сгущенкой – универсальной сладостью, без которой не пьют ни чай, ни кофе. Стоит удовольствие поесть максимум 3-4 ренгитта, или примерно 1$.


Самое приятное время наступает после 17.00, когда земля готовится ко сну. Оживают деревни. Народ высыпает на завалинки у своих домиков и предаётся блаженному созерцанию. Детишки затевают веселую возню в пыли,

а люди постарше не спеша стекаются к мечети, из рупоров которой тоскливо призывает правоверных к молитве пожилой муэдзин. Появление белого на велосипеде вносит некоторую сумятицу в идиллию вечернего времяпровождения. «Хэлло!» - кричат мне дети. Девушки, закутанные в платки, исподтишка застенчиво машут рукой: обратит или не обратит внимание? Старики беззубо улыбаясь, кивают головой:

«Ей-ей! Вот ведь людям нечего делать! Ай-яй!»

Доброжелательность эта абсолютно искренняя. Тем не менее, для них я все равно «фаранг». Так в Юго-Восточной Азии с некоторой пренебрежительностью называют европейцев. Термин произошел от искаженного «француз», но теперь им обозначают людей, которые не способны понять спрятанную где-то глубоко за хитроватыми раскосыми глазами, душу азиата. Сначала меня это обижало. Но, в конце концов, это же справедливо.

Действительно, большинство европейцев приезжает сюда лишь отдохнуть, абсолютно не считаясь с традициями и местной культурой. Поэтому для них азиаты всегда будут «черномазыми» и «узкоглазыми».



Теплый климат, вероятно, ужасно расслабляет. Во всяком случае, мне редко приходилось видеть малайцев, работающих в поте лица. Большую часть времени они проводят праздно, посвящая работе лишь 2-3 часа в день. Многие занимаются продажей фруктов или риса, приготовленного фирменным способом в стволах бамбука. Для этой цели используют исключительно клейкие сорта. Рис заворачивают в банановый лист, затем вставляют сверток в отрезок бамбука, добавляют воду, немного соли, после чего ствол равномерно обугливают на мангале. Чтобы полакомиться содержимым потребителю остается лишь расщепить ствол. К рису добавляют иногда мелкие бобовые и пряные семена различных растений. Получается очень вкусно.

Малайская семья весьма многочисленна. Часто у дома имеется несколько пристроек - это сыновья, женившись, привели невест. Решающим словом обладает старейшина семьи, ему же принадлежит право распоряжаться всем имуществом рода. Вслед за ним, строго подчиняясь закону старшинства, идут сыновья. Даже близнецы, родившиеся с разницей в несколько минут, будут обладать разными правами: младший обязательно будет подчинятся старшему. У девочек все проще: они – будущие хозяйки. Их очень любят, но всегда помнят, что совсем скоро голубка упорхнёт в другое гнездо, а посему надо позаботиться об извлечении из замужества максимальной пользы. Тишь и покой царят среди пальм. Умиротворенный и слегка обленившийся, под стать местным жителям, я наконец подъехал к тайской границе.

Глава 3. «Позади первая тысяча велокилометров!»

В тропиках витает особый запах влажного зноя. Его ни с чем не спутаешь. Одних он пугает, других заставляет вновь и вновь возвращаться. Воздух тяжелый, липкий, очень осязаемый. Перенасыщенный влажными испарениями, он никогда не бывает столь же прозрачным, как у нас, в Латвии. С раннего утра в атмосфере витает, неуклонно сгущающаяся к полудню, мутноватая душная дымка.


И мир неуклонно погружается в жаркое всепроникающее тропическое марево. Уверенно рассекая атмосферные волны южных широт, мы с Малышом продвинулись уже более чем на тысячу километров севернее города Куала – Лумпур. Ноги вполне привыкли к нагрузке и за ночь успевают хорошо отдохнуть. Совсем недавно мы успешно пересекли тайскую границу. Судя по тому, как удивленно разглядывали нас пограничники, им будет что вспоминать в ближайшие пару месяцев. Мы с Малышом для них настоящая загадка, неразрешимый ребус. Ведь существуют «бас», «трейн», «аэроплейн», наконец. Зачем же «богатому белому человеку» садиться на велосипед? Экономит, что ли? Бедняги! Им, оседлым, никак не понять той могучей силы, которая заставляет некоторую непоседливую часть людей снова и снова отправляться на край света, открывая реальный мир, используя в качестве защиты лишь… улыбку. Кстати, в здешних местах улыбка – совершенно необходимая составляющая общения. Ее отсутствие является дурным знаком. Здороваешься – улыбнись, чем-то недоволен – опять-таки улыбнись. Здесь даже выражение страха сопровождается смехом. Не удивительно, что разновидностей улыбок в тропиках – великое множество, и все их азиат от природы хорошо чувствует и понимает. Мне остается быть либо искренним и открытым, либо в минуты плохого настроения попросту избегать общения.


Общение, как правило, приходит на языке жестов, общепонятных у большинства народов. Тайцы сообразительны, поэтому жестовая беседа не составляет труда. Жаль только, что после Малайзии алфавит изменился с латинского на тайский, базирующийся на южноиндийском письме. Так-что названий теперь не разобрать. Да и простоватые, легко заучиваемые малайские фразы сменил сложный для произношения и понимания тоновый язык. Одно слово, будучи произнесенное с разной интонацией (всего их насчитывается до пяти) обретает совершенно неожиданный смысл. «Као» - «рис» может вдруг оказаться то «братом», то «вчера», то «там». Поэтому заучиваю лишь самое необходимое. Это неудобство значительно компенсировано заметным (примерно на одну треть) снижением цен. Так-что на питание мне вполне хватает 4-6 долларов в день или 14-22 тайских батов. Вдоль дороги потянулись стройные аллеи плантаций гевеи. Это похожее на наш ясень дерево завезли в Азию всего лишь 100 лет назад из Южной Америки.

За короткое время гевея завоевала весь тропический пояс, в том числе и Таиланд. Дело прибыльное, ведь млечный сок растения – латекс – дает самую что ни на есть натуральную, «экологически чистую» резину. Ежедневно небольшие группы крестьян сосредоточенно заняты обновлением насечек, подобных тем, что делают у нас на соснах для сбора живицы. Попутно сливают накопившийся в подвешенных к стволам чашечках белоснежный, словно молоко, сок. На воздухе он быстро застывает, поэтому действовать нужно слаженно, чтобы не пришлось затем растворять реактивами затвердевшие комки. У каждого сборщика за спиной корзинка с припасами, фляга и дымокур от назойливых москитов. Полные канистры регулярно увозят в расположенные неподалеку кустарные мастерские, где сок переливают в формы, дают ему загустеть, а затем из пухлых прямоугольников вручную и «вножную» формируют резиновые лепешки.


Подобные чудеса, превращения, в Таиланде можно увидеть на каждом шагу. Например то, как прямо у тебя на глазах сырые какао-бобы превращаются в «Золотой ярлык», или как из фасоли получают соевый соус. Однако, как нигде более, именно здесь понимаешь, что все эти чудеса круто замешаны на поте и крови крестьян, ежедневно тяжелым трудом добывающих себе скудные средства к существованию. Многие из трудяг практически не знают денег, живя меной и всецело полагаясь на собственное натуральное хозяйство, или работая за пайку у более состоятельного соседа.


В отличие от сытой Европы, в Таиланде активно используется детский труд. Уже в 5-6 лет ребенок активно участвует своими силёнками в жизни тайской семьи. «Чем больше ртов, тем больше рук», - говорит местная пословица. Действительно, большой семье легче выжить и традиционно большое количество родственников очень даже на руку, ведь это возможность в складчину купить молодой семье мотоцикл или холодильник.


Дома, в которых обитают такие микрокоммуны, возводятся на полутора-двухметровых сваях. В сухой сезон под жилищами помещают рабочий инвентарь, подвешивают гамаки для полуденного отдыха, а ночью сюда же загоняют скот. В сезон дождей сваи помогают избежать затопления. Само строение, как правило, сколочено из досок или бамбуковых стволов. Никому и в голову не придет возводить капитальный дом, поскольку в здешнем сыром климате он выдерживает максимум 7-10 лет. И то, если до этого древесину не сожрут вездесущие термиты.

Внутри жилище разделено на несколько условных комнаток, в них лишь спят и хранят домашний скарб. Вход в дом предваряет общественная веранда, где семейство обедает, встречает гостей и проводит большую часть времени. Пищу готовят на дровяной плите во дворе, а на кухне ее только подогревают. Свет попадает внутрь строения большей частью через естественные отверстия под крышей. Ночью же комнаты освещают керосиновыми лампами и свечами, поскольку не многие могут позволить себе пользоваться электричеством.


Самые бедные довольствуются клетушками 2х2 метра. Каким-то непостижимым образом в них умещается глава семейства с супругой и отпрысками. Все это так не похоже на наш комфортабельный мир! И все же, в порыве романтического максимализма, иногда я ловлю себя на мысли, что с радостью послал бы ко всем чертям наши бетонные «замки» и «дворцы» и с удовольствием стал бы отшельником в такой же клетушке на лоне девственной природы…

Глава 4. «Каждый километр приносит сюрпризы».


Ясный день, хорошее настроение и неиссякаемая любознательность (желательно, не на пустой желудок!), вот слагаемые бодрого самочувствия и залог уверенного продвижения к горизонту, вечно скрытому за белесым занавесом испарений. Каждая минута, прожитая в режиме любознательности, преподносит захватывающие сюрпризы. Скучать не приходится! Хорошо себе представляю как друзья ежедневно приходят с работы, включают телевизор, и… всё. Круговорот забот и мнимого отдыха. Тем более ценна каждая прожитая здесь минута активного познания!

Влажный Южный Таиланд сменился, наконец, относительно более сухими землями севера Малаккского полуострова. Уже нет былого обилия деревьев и лиан. Им на смену пришли густые кустарники, плотной стеной переплетенных веток подходящие к самому берегу Тайского залива. Его мутноватые из-за песка воды прогреваются до +30 и почти не охлаждают разгоряченного тела. Ощущаешь лишь минутное удовольствие от свободного парения в толще соленой стихии. Каждое утро, еще до рассвета, вижу как загораются огни на спешащих в море рыболовецких джонках. К обеду они возвращаются, груженые рыбой, осьминогами, каракатицами, лобстерами и другой морской живностью. Прибрежные деревни издалека легко распознать по тяжелому запаху разлагающейся рыбы.


Чуть в стороне от побережья, по соседству, сочной зеленью выделяются островки кокосовых плантаций. Здесь живут «кокосовые люди», чьи дома на сваях скрыты под сенью могучих пальмовых шевелюр. Это удивительное растение прекрасно переносит соленую воду и лучше всего растет и плодоносит у моря. Путем сбраживания, из сока кокосовых орехов получают приятное на вкус некрепкое вино. Делают вино и из сока, получаемого из соцветий пальмы. Последующая двукратная дистилляция дает неплохую кокосовую водку 20-30- ти градусной крепости. Однако, чаще всего сок используют для изготовления пальмового сахара. Как и бананы, кокосовые орехи зреют круглый год, но в отличие от первых, их гораздо труднее достать, ведь гладкий ствол пальмы достигает 25-ти метровой высоты. В этом случае незаменимы особые ученые обезьяны.

Под бдительным руководством дрессировщика, целые бригады мохнатых работников не покладая лап и хвостов, трудятся, ловко срывая с ветки спелые орехи. Оценив спелость ореха, обезьяна скидывает его вниз и несколько мгновений смотрит на хозяина, мол все ли в порядке? Это именно то, что надо? Будем спускаться или еще что-то интересует? Каждое действие вполне осмыслено и подчинено логике. На всякий случай, обезьянки привязаны к хозяину длинными веревками. Случается, что уставшее животное капризничает и не желает спускаться. Приходится заставлять. Иногда обиженное создание специально бросает орехи, метясь в обидчика (хитрая мордашка при этом выражает полное недоумение от случившегося).



Сатта, хозяин двух таких обезьян, беседуя со мной «на пальцах», признался, что доход его хоть и стабилен, но невелик – примерно 2-3 тысячи батов (около 80 долларов) в месяц. В его большой семье постоянный заработок имеет только он один, однако первым делом Сатта заботится не о детях и внуках, а о своих кормильцах: «Лучше я заболею, лучше мне ногу или руку отрубят, чем лишиться моих любимых Сою или Тяпо». Деньги на покупку обезьян Сатта пришлось копить 2 года, благо родственники помогли. Затем полтора года ушло на обучение обезьян.


- «Теперь я благодарен Господу за то, что могу кормить семью и работать», - отметил мой «пальмовый» собеседник.

Продвигаясь среди кокосовых плантаций, встречаю на удивление много раздавленных змей. Видно, здешние места им приглянулись. Один раз видел у края дороги истерзанного питона с отрезанной на сувенир головой. Местные жители панически боятся рептилий и пресмыкающихся и совершенно не отличают ядовитых от вполне безобидных. Несколько раз мне даже приходилось спасать симпатичных гекконов – маленьких безобидных ящериц - от неминуемой и абсолютно беспочвенной расправы: «Чтобы не кусались». Странная жестокость, особенно если учесть, что тайцы привержены буддизму - философии любви ко всему окружающему. Впрочем, и у нас, христиан, хватает парадоксов, не так ли?


Глава 5. «Бангкок встретил меня смогом…»


По мере приближения к Бангкоку дорога, оживляемая прежде дивными пейзажами, с некоторых пор становится все более угрюмой и скоростной. Она словно отделилась от всего окружающего мира и живет сама по себе. Понемногу мы с Малышом стали чужими на этой ленте рычащего железа, отравляющего своим ядовитым дыханием окрестные территории. Навязчивый гул и суетливость, исходящие от проходящего мимо транспорта, нагоняют мрачное предчувствие скорой встречи с каменным монстром, пленившим в своем чреве свыше 10 миллионов человеческих судеб. На пути все чаще появляются и другие предвестники городской цивилизации и больших возможностей, а именно - разноцветная россыпь отелей на побережье с пляжами, сплошь заполненными европейскими туристами.


Даже при беглом осмотре отдыхающих невозможно удержаться от улыбки – столь силен контраст между смуглыми, живыми, здорового, несмотря на бедность, вида местными жителями и обрюзгшими, «болезненно-бледного» цвета нескладными иностранцами, имеющими одинаковое туповатое выражение лица с отпечатком брезгливости, страха за свое драгоценное здоровье, высокомерия и… беспомощности. Наслушавшись страшных историй о тропиках, они всего боятся: подошедшего торговца, полуденного солнца, лишнего движения, смертоносных микробов. Отдыхающие хранят угрюмую сосредоточенность и внутреннюю напряженность. Еще бы, ведь необходимо максимально «отдохнуть» свои деньги и успеть за отведенный срок воспользоваться всеми благами, обещанным туром. Это сродни работе, итогом которой будет галочка – «Я видел(а) Таиланд. Вери найс кантри!» Бр-р. Тратить деньги за возможность оказаться в новой клетке! Уж лучше немного риска и полная свобода! Отдых «по-белому» пришелся нам с Малышом не по-вкусу, и мы вполне добровольно устремились в объятия мегаполиса.


Бангкок встретил будничными многокилометровыми пробками, густым, наваристым смогом и плотной пылевой завесой, что вкупе с жарким обеденным солнцем, отнюдь не способствовало благодушной созерцательности. Пот, обильно выступивший на разгоряченном теле, смешавшись с городским чадом, вмиг превратился в грязную кашу на поверхности кожи. Рассеяно побродив по бездушным улицам и заработав нервный тик от подавляющего психику обилия транспорта, я решил переночевать в заброшенном доме, мертвым островком стоявшем среди бурлящей жизни окружающих его кварталов. Ловко прошмыгнув мимо полицейского наряда, я оказался наедине с самим собой. Белые в таких «отелях» не останавливаются, а местным здесь нечего делать, поэтому за безопасность свою я не беспокоился (что, впрочем, не мешало держать под рукой увесистый малайский нож, относительно бесполезный, но все же подбадривающий прохладой стали). Автомобильное движение, да внезапно появившиеся голодные блохи, еще долго не давали погрузиться в благостную нирвану сна. Наутро, движимый желанием найти более надежное прибежище, я двинулся в центр города, прямо в эпицентр суматошного движения. Раздраженные пробками водители частенько игнорируют светофоры, поэтому на крупных перекрестках движением дирижируют регулировщики. Из-за смога им приходится надевать марлевые респираторы, однако, как отмечает местная пресса, и с такой защитой до 80% личного состава страдает хроническими легочными заболеваниями. Вынужденные простои среди коптящих двигателей вызывают ощущение застрявшего в горле напильника. Глаза слезятся, их нестерпимо щиплет, а в голове – как после кружки горячего портера (если подобное пойло вообще можно было бы выпить). Успокаивает лишь мысль, что двигаюсь я, тем не менее, несравненно быстрее автомобилей. Даже многочисленные юркие мотороллеры уступают велосипеду в маневренности. Да, велосипед в этом городе – подлинная находка! Несколько раз чудом избежав бесславной кончины под колесами бешено мчащихся доисторических автобусов, я наконец выныриваю в районе Прату Нам. Это и есть центр Бангкока.


Чуть больше машин и сутолоки, чуть жарче, и чуть тяжелее дышать – вот, пожалуй, и все, чем он отличается от остальных частей города, его выделяет лишь гордо возвышающийся отель-небоскреб «Байок». Имея высоту свыше трехсот метров, он является высочайшим в Азии отелем. «Морнинг стар отель», «Сюрпрайз отель», «Гуд лайф отель» - от вывесок в забитых товаром переулках пестрит в глазах. Что ж, если в солидных заведениях меня с моими скудными средствами явно не ждут, придется попробовать ну… хотя бы «Гуд лайф», для начала. Едва переступив порог «ресепшн», выяснил, что «всего лишь за восемь баксов спешиал фор ю» мне предложат нары с насекомыми, заключенные в тюрьмообразную клетушку с грязной душевой, выполняющей по совместительству роль санузла. Моими соседями должны были стать весьма сомнительного вида господа из дружественной Африки, чьи глаза, при виде моей персоны, так и заблестели от предвкушения легкой наживы (ведь всем известно, что белые богаты и глупы, а этим грех не воспользоваться). Обойдя еще несколько подобных «отелей», я понял, что безопасней ночевать на стройках и в заброшенных домах, ибо здешние гостиницы просто изобилуют лицами криминогенной национальности.


Нервно посмеиваясь над своим наивным желанием раздобыть дешевый и безопасный ночлег я медленно шел по переполненной улице, отчаянно перебирая в голове возможные варианты. Вдруг рядом скрипнули тормоза самло. Из-под выгоревшей на солнце крыши вынырнула пышная шевелюра водителя со смеющимся, обветренным лицом, украшенным двумя озорными, все понимающими глазами. «Сэр что-то ищет, могу я чем-то помочь молодому господину?» - спросил он, с трудом подбирая слова на далеко не оксфордском английском. Учитывая мой изрядно потрепанный внешний вид, это прозвучало как издевательство. Однако, в его глазах я прочитал искреннее желание помочь. Вид человека на велосипеде заставил забыть даже извечный рефлекс заработка на проблемах белых. Уже спустя полчаса я оказался в сравнительно чистом китайском гестхаузе, в одном из спокойных кварталов центра.

Глава 6. «Тайцев нельзя трогать за голову».


Временная остановка в Бангкоке заставила организм, привыкший к кочевой жизни, спешно перестраиваться на городской лад. Ограничения, накладываемые мегаполисом, порядком действуют на нервы. Кажется, что даже мой невозмутимый двухколесный друг всей своей металлической душой протестует против невозможности беззаботно мчаться навстречу открытой дали. За недолгое время пребывания в Бангкоке у меня появились приятели и знакомые из числа проживающих и работающих в «моем» квартале. Прежде всего это вездесущие водители самло или, иначе «тук-туков». Это удивительное средство передвижения напоминает неуклюжую смесь мотоцикла и микроавтобуса. Кажется, сядешь в игрушечную машинку, она и развалится. Однако, первое впечатление ошибочно. Работает это чудо техники на газолине и является самым маневренным и недорогим видом грузо-пассожирского транспорта в городе. Номинально, не считая водителя, в нем более-менее комфортно могут разместиться лишь два человека, но реально случается, что эту машинку вместе с внушительным багажом оккупируют пять и более человек: на первом месте ценность передвижения, а уж комфорт – дело двадцать пятое.


Водители Бангкока слывут отчаянными хитрецами и сорвиголовами, падкими на европейцев. Белых часто используют для получения купонов на топливо. Делается это так. Намеченную жертву заманивают в «тук-тук» и предлагают бесплатно свозить в «один супердешевый» магазин (обычно это ювелирная лавка или магазин готовой одежды). Если человек пробудет там не менее 10 минут, то, согласно предварительной договоренности, хозяева магазина дают водителю купон в 50 батов (приблизительно 1,5$) на топливо. А уж задача хозяина лавки – заставить «дичь» отовариться и делают они это на высочайшем профессиональном уровне. Бангкокцу купить самло в собственное пользование практически невозможно – «все прихвачено». Это сфера мафиозного влияния. Обычно ребята берут их напрокат, внося ежедневно арендную плату в 300-400 батов. Все, что заработал сверху, является твоей чистой прибылью (примерно от 4 до 6 тысяч батов в месяц). Каждый водитель «приписан» к своему району и кооперируется с другими. Рабочий день может длиться 8-12 часов и больше, в зависимости от желания заработать, поэтому многие спят прямо в кузовах своих кормильцев.


Статус туристического центра и наплыв большого количества иностранцев, сделали Бангкок очень дорогим местом. Многие вещи, даже если поторгуешься, стоят зачастую в 2-3 раза дороже, чем то же, но у нас, в Риге. Зато за доллар можно вполне сносно пообедать. Главное, выбрать харчевню почище и не пренебрегать острыми приправами. На сладкое или вместо завтрака, всего за 10 батов, можно отведать жаренных во фритюре бананов, либо увесистую дольку очищенного, со льда, ананаса, папайи или порезанной на ломтики гуавы. Можно полакомиться и жареными кузнечиками, но это на любителя.


Контингент моего квартала – люди, не слишком отягощенные воспитанием и нравственными принципами. В основном это выходцы из Индии, Африки и Бирмы, не имеющие постоянного заработка и занятия, а также проститутки, воришки, торговцы, портные, мелкие ремесленники. Словом, целый спектр судеб, координат ценностей, смесь религий и мировоззрений, чаще всего упирающихся в итоге в проблему кошелька с его скудным содержимым. Местное общество легко приняло «бедного студента» в свои ряды,и уже совсем скоро я начал получать удовольствие от ненавязчивого , но вполне бесцеремонного общения. У меня появились «свои» лавка, столовая, «круг близких друзей» и «вечерний собеседник». Роль последнего выполнял некто мастер («профессор») Том. Этого шестидесятилетнего выходца из Сингапура иначе как с рюмкой дешевого местного виски не увидишь. Судьба здорово помотала некогда полного сил авантюриста индийских кровей: Филиппины и Япония, Австралия, Китай и Индонезия – вот лишь малая толика стран где он жил. Теперь, в меру сил, прожигаемых алкоголем, он преподает английский язык «новым тайским» (отсюда и приставка мастер), но деньги хронически пропивает и столь же хронически их одалживает, не удосуживаясь отдавать, за что многие за глаза его ненавидят. Хорошенько набравшись, он всякий раз начинает доверительный рассказ о былых похождениях, создавая из правды и вымысла захватывающие кружевные истории. В минуты увлеченного рассказа глаза моего собеседника заволакивает пелена воспоминаний, в которых еще молодой искатель приключений смаковал свой, одному ему известный вкус жизни. - «Я мастер, Алекс, я большой мастер! Я много видел… У тебя жизнь только началась. Спеши же видеть, Алекс!»

- «Спешу, Том, спешу…»


Однажды я испытал на себе сомнительные прелести элементарного незнания местных традиций. Подъехав вечером к дому, обнаружил на крылечке молодого тайца, изрядно накачавшегося пивом. Благодушие, казалось, пронизывало его до кончиков ногтей. Настойчиво предлагая мне пива, он предложил присесть, непрестанно пожимая руку и уверяя в архисимпатии к моей персоне. Под одобрительный взгляд хозяина гестхауза пришлось сдаться и для вида пригубить предлагаемое угощение. Когда назойливость стала нестерпимой, шутя, я слегка оттолкнул ладонью источающую перегар голову. Безобидный жест, не правда ли? Каково же было мое изумление, когда в следующий миг я увидел перед собой дикие от злобы, налившиеся кровью глаза тайца. С проклятиями он попытался меня ударить. Пришлось забияку скрутить и при помощи хозяина препроводить домой. Китаец немало перепугался и лишь спустя некоторое время, еще трясясь от возбуждения, наконец объяснил, в чем дело. Оказывается голова у тайцев – место столь святое, что касаться ее, тем более грязными руками «белого безбожника» - все равно, что опрокинуть на физиономию ушат помоев. Голова отвечает за связь с Богом, является вместилищем духа и всего самого лучшего. Она – своего рода личный носимый алтарь, мобильная святая субстанция. Ноги же, находящиеся постоянно в грязи и прахе земном, наоборот считаются вместилищем скверны, поэтому ими нельзя касаться собеседника или вызывающе направлять подошвы в сторону человека. Тайцы вообще не любят контактировать, даже рукопожатие, скорее атрибут города, навязанный извне. Самое ходовое приветствие, это руки, сложенные лодочкой на уровне груди, что означает благоволение и смирение. Что ж, охотно смирюсь и впредь буду внимательнее к местным традициям.

Глава 7. «Бангкок – это большой публичный дом».


Занятый осмотром местных достопримечательностей и набираясь впечатлений, я почти не замечаю резво проносящихся дней. Поражает роскошь позолоченных статуй Будд, богатство убранства и красота местных храмов, многоцветие красок, узоров, совершенство и гармония линий и форм. Все это надо видеть! Хотя, признаюсь, нескончаемая череда великолепных строений быстро пресыщает восприятие, так что вскоре даже покрытие чистым золотом буддийские ступы кажутся вполне рядовым явлением. Как человека эмоционального, меня больше всего привлекают люди с их непохожим на наш образом жизни. В концентрированной форме этот самый образ можно увидеть на рынках, особенно на водных.


Исторически Бангкок вырос среди густой паутины мелких и больших каналов и проток, связанных с морем. Поэтому раньше в Европе Бангкок называли юго-восточной Венецией. Сравнение более чем смелое, но отчасти верное, ибо до сих пор значительная часть 10-миллионной столицы в буквальном смысле живет на воде. Подобно Венеции, улицами водяного города служат каналы, а транспортом – многочисленные большие и малые лодки и катера. На этом, пожалуй, сходство и заканчивается.


Здешние дети нередко начинают плавать раньше чем ходить. И делают это с завидным удовольствием, словно вода это их родная стихия. Любовь к купанию и свойственная тайцам чистоплотность вовсе не означают, что окружающая дом водица чиста. С благочестивым содроганием вижу, как нередко, в порыве восторга, малышня глотает изрядные порции воды, в толще которой мелькают кусочки экскрементов и другие отходы жизнедеятельности человека разумного. Не тратя попусту времени на страхи, люди здесь же моются, чистят зубы, стирают белье, в общем, живут себе на здоровье и не болеют, поскольку ничего не знают о кишащих вокруг них зловредных палочках и других «холерах».


Каждый божий день (а он здесь начинается в 4-5 часов утра, когда туристы еще видят свои сладкие сны), поджарые хозяйки садятся в свои лодчонки и устремляются на рынок, где десятки тяжелогруженых плавучих лавок с ночи поджидают спешащую за покупками клиентуру. Овощи и фрукты, ширпотреб, даже кирпичи и цемент можно обнаружить на этом своеобразном маркете. К услугам уставших махать веслом - развитая система общепита. Прямо в лодках на специальных очагах бурлят, пенятся, жарятся и издают восхитительные запахи разнообразные яства. Поел, расплатился, отчаливай себе на здоровье, позволь и другим припарковаться к островку чревоугодия! Не всех на рынок ведет необходимость совершать покупки. Последнее является скорее дополнением, своеобразной «нагрузкой». Прежде всего, базарная суета - первоклассный психодром, где люди обмениваются свежими сплетнями, знакомятся, ссорятся и мирятся. Одним словом, общаются. Спустя некоторое время, в кажущемся хаосе из весел и плавсредств начинаешь угадывать порядок и чувствуешь, что рынок - сродни маленькому купеческому государству, в котором актуальны свои правила движения, этикет, негласный устав, а каждый гражданин наделен определенными правами. Старики - наиболее уважаемые граждане этого «государства». Правят веслом столь же твердо, как и молодые, и это сразу бросается в глаза. Невольно ловишь себя на мысли, что абсолютно невозможно представить себе нашу среднерусскую бабушку на месте шустро гребущей тайской ровесницы.


Рассказывая о Бангкоке, не могу обойти вниманием известнейшую городскую достопримечательность – район Патпонг, в котором расположены наиболее престижные дома развлечений, дискотеки и концентрируется столичный разврат. Собственно, весь город без натяжки попадает под определение «большой публичный дом», но все самое-самое, несомненно, собрано в Патпонге. В любое время дня и ночи к услугам клиентов многочисленные кабинеты «традиционного тайского массажа», бильярдные, кафе «для настоящих мужчин» и прочие сомнительные заведения, причем нередко рядом со входом в бордель (а это именно бордели!) висят таблички с фото обслуживающего персонала – что-то вроде доски почета или меню. «Блюдо» стоит от 200 батов за час или от 1000 за ночь (1$=36 батов), при этом никто не дает гарантию от возможных заболеваний. Должен сказать, что среди таек нередко можно увидеть подлинные шедевры природы: точеные фигуры, гордая осанка, бархатная кожа и лица, нежностью подобные едва распустившимся бутонам самых прекрасных цветов. Это незабываемо! Говорю это как человек, повидавший женщин многих стран… Однако особым «лакомством» здесь считаются отнюдь не доморощенные красавицы, а немногочисленные проститутки из стран СНГ. Их такса стабильна – 200$ за час. Удовольствие для богатых.


Одновременно с традиционной проституцией Бангкок - крупнейший центр гомосексуализма. Сексуальные меньшинства давно стали неотъемлемой частью города и района Патпонг, в особенности. «Снять» мальчика стоит здесь от 2000 батов за ночь (сравните с ценами на женщин!), но особым шиком считается переспать с «леди-боем». Это мужчины, переодетые и ведущие себя как женщины. Внешне такой суррогат зачастую невозможно отличить от подлинника: «леди-боям» удается мастерски копировать женские ужимки, походку и манеру общения. Один знакомый итальянец рассказывал, как однажды, будучи в изрядном подпитии, решился впервые в жизни снять красотку. Одна уличная деваха ему особенно приглянулась. По пути домой, взасос целуясь со своей «избранницей» он тогда еще не понимал, что означает постоянно повторяемое изящным созданием словосочетание «леди-бой». Когда же дело дошло до постели и любвеобильный итальянец буквально нащупал перевод словосочетания, бедняга вмиг протрезвел. С тех пор шарахается от борделей.


А ведь совсем недавно, если верить истории, о публичных домах в Бангкоке даже представления не имели. Проституцией здесь начали заниматься в XIX веке, в китайском квартале. А местная жительница, решившая зарабатывать на жизнь таким образом, автоматически теряла право носить тайское имя. Времена и нравы изменились, и теперь в Бангкоке на равных трудятся представители и представительницы всех народов, населяющих Таиланд. Однако, держатели борделей почти исключительно китайцы, известные своей склонностью к предпринимательству любого вида, даже если приходится продавать столь неоднозначный, зато весьма ходовой товар, как человеческие честь и тело.

Глава 8. «Прикладная» психология».


Никак не предполагал, что обстоятельства так надолго прикуют меня к Бангкоку. И уж совсем не ожидал, что здесь меня могут поджидать первые серьезные неприятности, а вслед за улыбками и беспечностью суждено будет увидеть звериный азиатский оскал.


Однажды, желая снять на видео колоритный материал о тайском боксе, я посетил один из специализированных стадионов. Этот национальный вид спорта пользуется особой популярностью у местного населения. Во время решающих турниров жизнь в кварталах города замирает, а подступы к телевизорам оказываются оккупированными многочисленными зрителями. Подобную картину можно увидеть в Италии в период ответственных футбольных матчей. Не отходя от телевизоров народ заключает пари и делает ставки на любимых бойцов.


Стоит ли говорить, что на стадионах царит совершенно особая, накаленная до бела атмосфера азарта. Билеты стоят недешево – от 200 батов на галёрке, до 1000 у ринга. Но люди охотно выкладывают деньги, ведь в случае победы ставки можно еще и хорошо подзаработать. Не берусь однозначно судить на что интереснее смотреть: на молотящих друг друга бойцов, или на зрителей, готовых в порыве азарта уничтожить друг друга.


Внешне тайский бокс лишь отдаленно напоминает так называемый классический. Схожесть заключается лишь в наличии боксерских перчаток и трусов, да в ряде запретов. В остальном, это красиво обставленная драка, в которой можно и нужно орудовать ногами, локтями, головой и конечно же руками, лишь бы повергнуть ниц соперника.

До недавнего времени боксерских перчаток не было и в помине, их роль выполняли обмотки, с закрепленными в них стеклами и кусками железа, поэтому смертельные исходы были нередки. Впрочем, до сих пор богатые извращенцы подпольно устраивают такие кровавые поединки. Перед началом боя каждый из боксеров исполняет ритуальный танец, обходит ринг, молится духам, собирается с силами.

В конце ритуала тренеры благословляют своих учеников. А те, после обоюдного приветствия и напутствий рефери, приступают к схватке. Сам бой длится несколько раундов и сопровождается бодрой народной мелодией, исполняемой специальным оркестром. Первый раунд обычно проходит в миролюбивой форме ознакомления с противником. По мере истечения времени, бой становится все более жестоким. Оживляется и толпа.


Ведя съемку, я зашел слишком далеко в зрительские ряды. Вероятно, мое мельтешение перед глазами и попытки снять эмоции болельщиков, явно пришлись последним не по душе. Кроме того, многие поставили, по-видимому, не на того. И теперь, проигрывая, ужасно злились. Шестое чувство подсказывало, почти кричало, что надо убираться прочь! Но обстановка держала и съемочный азарт меня, в итоге, подвёл. Мгновение, и я окружен толпой. Еще мгновение, и меня со всех сторон начинают методично бить руками и ногами. Судя по качеству и точности особо чувствительных ударов, среди «бойцов» были истинные ценители тайского бокса. Но тогда я не мог по достоинству оценить красоту движений и, руководствуясь лишь заботой об аппаратуре, судорожно прижимал к животу новенькую дорогую видеокамеру. Ее «здоровье», к сожалению, стоит поболе моего. Но когда со звоном разлетелся виртуозно отбитый от объектива светофильтр, я буквально взревел от бешенства и не обращая внимания на удары попытался достать обидчика. В следующий момент внутри меня разорвалась бомба – это чей-то сокрушительный кулак обрушился на мои ребра. Мир заволокло пеленой, сквозь которую я едва слышал полицейские свистки и выстрелы. Потом, судя по всему, я ненадолго потерял сознание, потому- что в следующий момент увидел вокруг себя озабоченные лица полицейских. Любопытно, что даже падая, я ухитрился не повредить технику. Рефлексы не подвели.


Естественно, вокруг никто ничего «не видел и не знает», а от обидчиков и следа не осталось.

- «Все о`кей», говорю. «Никаких протоколов, никакого следствия не надо!» И пошел. Но даже с избытком адреналина в крови, я почувствовал резкую боль в области ребра. Трещина! Тем не менее, смело можно сказать, что отделался лишь испугом. Могли и убить. Вяло киваю полицейскому и врачу. Благодарю за помощь. И через 15 минут, выйдя из такси, оказываюсь дома.


На следующее утро, разглядывая синяки и ссадины, с удивлением обнаружил, что лицо практически не пострадало. Зато ребро еще неделю держало меня в позе «зю». Хороший опыт и настоящая прикладная психология. Как нельзя лучше она характеризует здешние нравы. В Азии некогда не знаешь, откуда ждать беды. Лучезарные улыбки и удары в спину здесь поистине неразлучны. В тот же день, неоднократно уверявший в своем особом ко мне расположении хозяин гестхауза, предложил поискать другое место. Причем сделать это я должен был не мешкая, поскольку ему якобы начали угрожать расправой. Пришлось сменить место, купить новый светофильтр для объектива и настроиться на скорейший отъезд.


Последние два дня я прожил почти на верхушке еще строящегося отеля, среди обломков кирпича, зато с потрясающим видом на Бангкок. Казалось, что с моего 85-ого этажа можно различить скрытую на востоке за горизонтом Камбоджу.

Глава 9. «Страна Пол-Пота».


Я уже настолько втянулся в дорогу, в ее неспешный размеренный ритм, что кажется, будто наша городская жизнь – это мир другой планеты. К сожалению, не самый лучший. Когда- нибудь, через энное количество дней, я вернусь, но не уверен, что мне этого хочется, потому что здесь, далеко от дома, ощущаешь многоплановый вкус самой жизни.

Каким бы горьким или соленым он ни был, каким бы терпким ни был аромат – все это вполне натурально и не содержит суррогатов. С каждым днем неприятный осадок таял, уступая место обычному жизнерадостному состоянию. Путешествие продолжается.


Пересекая камбоджийскую границу на велосипеде, я совершаю заведомо авантюрный поступок. Об этом кричит весь мой небольшой жизненный опыт. Но, вероятно, мужчины уж так устроены. Им просто необходимо иногда получать от жизни инъекции реальной опасности.

Итак, позади около 2500 километров пути. Тайско - камбоджийскую границу пересек в день своего рождения. Два рубежа, две границы: во времени и в пространстве, – ну не чудо ли? Однако, радоваться пришлось недолго. Лишь только сытый Таиланд оказался за спиной и исчез последний пост в пыльной дымке, поднятой сотнями ног, как взору предстала угрюмая, полная безысходности личина самой бедности.

Я словно вынырнул в другой эпохе. Кругом первородная грязь, глина, какие-то ветхие, хлипкие строения, а главное – люди, в глазах которых застыла усталая покорность нужде.

Признаюсь, в этом скорбном муравейнике мне стало очень не по-себе, поэтому быстро, не торгуясь, обменял деньги (баты на риели) и стремглав бросился вперед, чтобы хоть через усиленное кручение педалей унять шок первых впечатлений от свидания с Камбоджей. А люди все шли в Таиланд и обратно, таща на себе мешки с продовольствием и необходимые в хозяйстве вещи, купленные на приграничном базаре.


Мой путь лежит через послевоенную страну. С 70-х годов до сего времени протянулся кровавый шлейф последствий военной диктатуры Пол-Пота – чудовища с человеческим лицом. Вплоть до недавнего времени он, побежденный, скрывался от народного гнева в джунглях на севере страны, где его, в конце концов, отравили собственные приспешники.


В течение нескольких лет правления кровавого диктатора из 10-миллионного населения страны было физически уничтожено более трех миллионов! В сотнях концлагерей подвергали пыткам женщин, детей, стариков.

Были запрещены, как сказали бы классики марксизма-ленинизма, товарно-денежные отношения, почтовая и телеграфная связь, свобода слова и передвижения. Пол-Пот превратил всю страну в огромную тюрьму. Его, кстати, всемерно поддерживал товарищ Мао Дзэдун: на всем военном снаряжении, поставлявшемся из Пекина, стояла цифра «800», которым маоисты напоминали о поддержке Кампучии (прежнее название Камбоджи) 800 миллионами китайцев.


Незадолго до свержения Пол-Пота, преданные друзья подарили ему карту страны, сложенную из черепов «врагов народа». Некоторое время она стояла в кабинете, за спиной у диктатора. В 1998 году сдался последний красный кхмер, но еще долгое время дороги будут небезопасны для передвижения. Слишком многие местные жители умеют лишь убивать.

До сих пор своих жертв ждут около 8 миллионов не обезвреженных мин – это больше, чем все население Камбоджи. На данный момент, это самая заминированная страна в мире. А ведь некогда, говорят, была самой процветающей в Азии.


За первым же населенным пунктом дорога превратилась в щедрое нагромождение ухабов, складок и камней. Каждая проезжающая мимо машина оставляет за собой в воздухе тучи мельчайшей, как пудра, пыли. Ровным, рыжевато-бурым слоем она равномерно покрыла «велик», сумки и мою одежду. Более толстый слой лег по краям обочины, превратив полотно дороги и окружающий пейзаж в марсианский. Отражаясь от поверхности светлого слоя пыли, лучи солнца слепят глаза и обдают обжигающими волнами жара и без того разгоряченное тело. Окружающая местность на многие десятки километров пути напоминает дикую африканскую саванну с отдельно торчащими на ее обнаженном теле арековыми пальмами, бамбуком и группами колючих кустов. Некогда здесь были сплошные рисовые поля, а сейчас лишь отдельные домики «на курьих ножках» напоминают о присутствии человека.

По мере удаления от границы, люди становятся более жизнерадостными, раскрепощенными. А, может, это я стал привыкать? Появились маленькие хозяйства: пара кокосовых пальм, да несколько былинок на примитивном огороде. Большинство народа предпочитает заниматься собирательством и рыбной ловлей, благо полувысохшие мутные лужи низин полны рыбой. При определенной сноровке ее можно ловить голыми руками. Так делают самые бедные, но многие используют плетеные из бамбука или ротанга ловушки и специальные корзинки. Наравне со взрослыми охотятся дети. Для них, абсолютно обнаженных за неимением одежды, добывание пищи – жизненная необходимость и занимательная игра. Они с таким азартом гоняют за хитрыми рыбешками, что часто, к моей великой радости, не замечают грохота велосипеда. Но уж если заметят, то держись! «Варан, варан!!!» (белый, белый) – истошно кричат они, до тех пор, пока я не скроюсь из виду. Для них белый человек - диковинка, одновременно смешная, страшная и ужасно притягательная. Впрочем, взрослые не менее любопытны.


Во время небольших обеденных остановок, ко мне обычно подходит какая-нибудь из особо любознательных женщин и осторожно, с явной опаской щупает русые волосы и неестественно светлую кожу.

В понимании жителей Юго-Восточной Азии белая кожа – признак особой красоты, поэтому, видя загорелых европейцев, аборигены обычно недоумевают, зачем это белые портят свою прекрасную кожу?


Самая многочисленная нация Камбоджи – кхмеры, - похожи на соседних тайцев. У них лишь более округлые черты лица, более широкие скулы, чуть более темная кожа и очень выразительные, круглые блестящие глаза совсем не монголоидного «покроя». Отличительная черта гардероба туземцев - крома. Это длинный отрезка узкой клетчатой хлопчатобумажной ткани. В виде своеобразного тюрбана его водружают на голову, повязывают на шею, пояс, в нем купаются, в общем, используют как универсальную вещь. Собственно одеждой служит сампот. Это оборачиваемый вокруг бедер кусок ткани, концы которого пропускают между ног и закрепляют сзади на талии. Молодые люди предпочитают штаны, юбки, кофты на европейский лад, точнее на азиатский, ведь одежду столь сильно перекраивают, что она превращается в совершенно особый вид одеяния.

Глава 10. «…И Будды с улыбками стоят».

Впереди - пятисоткилометровый отрезок пути до Пномпеня. Каждый день приносит что-то новое: то взорванный полпотовцами мост через реку, то перепаханный машинами и снарядами участок дороги, то минное поле, отмеченное красными табличками с черепами и перекрещенными костями.


По мере приближения к центру страны, встречается все больше деревень. Проникая за условную границу очередного населенного пункта, попадаешь в некий пластилин из времени. Никто никуда не спешит. Движения людей подчеркнуто неторопливы и преисполнены ленцой утомленных жарой и жизнью существ. Лишь мое появление привносит некоторое оживление в это сонное царство. В одно мгновение все бросают свои занятия и принимаются раскладывать по косточкам внешний вид и возможное предназначение багажа белой обезьяны. Не дожидаясь, пока сбежится вся деревня, стараюсь побыстрее подкрепить увядшие силы чем-нибудь горяченьким.


Самым распространенным блюдом местных «ресторанов» является пустая рисовая похлебка с небольшим количеством овощей. В нее добавляют соевый соус, настоянный на жгучем перце уксус, чеснок, обжаренный до коричневого цвета и толченый арахис. Кроме того, в похлебку кладут пасту из квашеной рыбы (прахок) и непременно сахар. Сахаром кхмеры сдабривают решительно все! В конечном итоге получается довольно сытное и, как это ни странно, вкусное блюдо. Однако все это пища телесная. Впереди меня ждала иная пища – та, что заставляет благоговейно трепетать сердце и фибры душевные.


Неподалеку от городка Симриаб расположены развалины древней столицы Камбоджи. Здесь, с 9-го по 12-й век, на месте величественного городища процветала мощная цивилизация Камбуджадеша, сумевшая в короткий промежуток времени завоевать почти полностью территории современных Мъянмы, Лаоса, Таиланда, Вьетнама и Малайзии. Но к началу средних веков истощенная непрерывными войнами, непомерным размахом храмового строительства и усобицами, империя Камбуджадеша постепенно пришла в упадок , прекратив свое существование и надолго погрузившись в мрак забвения.

Когда, примерно сто лет назад, на скрытые в джунглях развалины наткнулись исследователи, то обнаружили от былого величия лишь несколько храмовых комплексов. Но каких! Восхищенные современники окрестили их восьмым чудом света.


И сегодня древние постройки возвышаются посреди джунглей, прекрасно выполняющих роль естественного ограждения. Входная плата в музей под открытым небом показалась мне чересчур большой, целых 20 долларов, и я решил просто нагло проехать мимо поста. Прибывающие в эти места на самолетах и катерах иностранцы таких выходок себе явно не позволяют, поэтому изумленные дерзостью служители даже не попытались меня задержать.


Древние хорошо знали свое дело. До сих пор произведения камбоджийских камнерезчиков считаются лучшими в мире из дошедших до наших дней. Временами казалось, что каменные фигуры вот-вот задвигаются и заговорят на забытых ныне языках.



Местами, среди галерей, мелькали яркие оранжевые одежды буддийских монахов. Отрешась от грешного мира, они совершают свои молитвенные службы перед пропитанными течением времени изваяниями Будд. Кстати, в угоду канувшим в Лету монархам, лики некоторых Будд являются стилизованными копиями правителей Камбуджадеши. Вслушиваясь в монотонный речитатив и шелест старинных книжек из пальмового листа, я то и дело, подчиняясь гипнотическому ритму, ощущал себя плывущим сквозь тяжелую толщу веков в славное прошлое величественных сооружений, познавших пышность многотысячных религиозных церемоний, богатство, сладость значимости и горесть забвения.

Рядом с храмом Ангкор высится остов храма Байон с гигантскими башнями в виде ликов Локешвары или Будды Грядущей Эпохи. Чем-то, на мой взгляд, этот храм напоминает городища ацтеков и майя в Южной Америке. Жаль, что к остальным храмам, отстоящим вглубь джунглей на тридцать пять километров, меня не пустили – слишком много бандитов орудует в окружающих дорогу лесах. Да и мины ещё не все убраны. А поскольку день уже клонился к закату, да и мысли о возвращении в человеческий муравейник были сущей мукой, недолго думая я решил совершить сумасшедший, с точки зрения здравого смысла поступок – расположиться на ночлег прямо в недрах старинного храма.


Погуляв в окрестностях до темноты, чтобы не в меру любопытные жители - торговцы, рабочие и праздношатающаяся молодежь не могли отличить белого от черного, я, аккуратно взвалив Малыша на плечи, крадучись пробрался в лабиринты святилища. К тому времени безмолвные лики храма уже освещала восходящая полная луна. Призрачный зеленоватый свет мягко окутал каменные стены, сгладил все выступы и неровности. Лица Будд преобразились, ожили и, кажется, с интересом стали наблюдать за перемещениями чужеземца. По мере движения ночного светила, ежеминутно менялось выражение их доселе неподвижных черт. Иногда, задерживая взгляд на одном из ликов, я отчетливо различал адресованную мне загадочную улыбку и в ответ дарил свою. Какой уж тут сон! Романтика поглотила…


Полночи, вслушиваясь в историю, бродил я среди многочисленных комнат и переходов. А когда вышел на стену, услышал издалека приносимый легким ветерком рокот барабанов одного из действующих монастырей. Музыка ночи, луна, запах веков и черное море ночных джунглей… что еще романтику нужно для счастья? Убаюкиваемый таинственными звуками, под добрыми взглядами улыбающихся Будд, я так и уснул среди нагретых за день камней, счастливый и вполне умиротворённый.

А утром случайно увидевшие мой исход люди страшно удивились. В их понимании белые могут спать только в гостиницах и на постоялых дворах и уж никак не в древних развалинах, среди огромного количества духов и демонов. Удивлению не было предела. Одна бабулька, не смотря на возраст, даже стрекача дала, испуганно крича что-то «свят свят!!». Ведь духи, в представлении местных, имеют светлый цвет кожи. Тем лучше для меня, ведь в данном случае стереотипы и суеверия послужили охранной грамотой от непрошеных гостей. Воспользовавшись сумятицей, я быстро ретировался и продолжил путешествие.



Глава 11. «Духи Лаоса».


Пыльный, утомленный постоянной борьбой с пародией на дорожное покрытие, наконец въехал в столицу страны – город Пномпень. Через полчаса меня уже принимали как дорогого гостя в посольстве России.

Пользуясь гостеприимством сотрудников, я немного отдохнул, и с новыми силами вскоре вновь оказался в пути. Двигаюсь на север, вдоль реки Меконг. Очень интересно было наблюдать, как оживленная дорога постепенно все более дичала, на глазах превращаясь в малоприметную лесную тропу. Такие у нас ведут к отдаленным хуторам. В разгар жаркого сезона многие деревья джунглей сбрасывают листву. Громадные, точно лопухи, листья тикового дерева, с треском падая в тишине леса, всякий раз заставляют вздрагивать от неожиданности. Иногда окружающую тишь прорезают трубные крики невидимых птиц или бешеный треск убегающего в страхе красавца-оленя. О присутствии человека говорят лишь редкие вооруженные посты, оставленные для охраны мостов, да многочисленные вырубки. В придорожных лесах нередко встречаются бандиты, которые в поисках легкой наживы нападают на крестьян и проезжих.


Последние 50 км до границы с Лаосом меня окружали совершенно дикие места. Лишь слабые отпечатки протекторов на том, что уже с натяжкой можно назвать дорогой, еще напоминали о мире людей. В предвкушении скорого свидания с границей, с удовольствием съел последнюю горсть риса. Вскоре показался шлагбаум. Утомленный, но довольный я наконец вынырнул из леса перед дощатым КПП, в тени которого отдыхали (обычное состояние местного населения) пограничники. «Здравствуйте! – говорю. – Сколько километров до Лаоса?»

В ответ на ломанном английском я услышал:

«Нисколько. Иди к начальнику, он все объяснит».

«Ну и шуточки у них», - подумал я, поднимаясь по скрипящей лестнице. Из глубины затхлой комнаты ко мне вышел помятый заспанный человек, от которого сильно разило. «Возвращайся назад, граница закрыта», - без долгих проволочек сообщил он мне и достал мятую, засаленную бумагу. – «Вот директива», - потрясая бумагой у моего носа, проворчал он. – «Здесь написано, что пересечь границу можно лишь на самолете или со специальным разрешением из Пномпеня». Мол, отрезок, мною пройденный, очень опасен, поэтому границу и закрыли. А посему, по его дурацкой логике, я должен вернуться по этой же опасной дороге назад, получить разрешение и затем вновь предстать пред его светлые очи. Стоит ли говорить, что для меня, проделавшего от Пномпеня более 400 отнюдь не легких километров пути, эта новость была подобна грому среди ясного неба.

А тут еще лаосец подошел с «той» стороны и подлил масла в разгорающийся огонь: «А наша граница открыта, добро пожаловать! Если тебе здесь поставят штамп – милости просим к нам, а нет – уж не обессудь, помочь ничем не могу». Мои доводы о напрасно потерянном времени не возымели действия. Попытка подкупа не удалась, видно азиату доставляло удовольствие унижать белого. Или денег не смог предложить стОящее количество. Более того, подвыпивший кхмер, чувствуя свое превосходство, явно начал выходить из себя. Внутри меня тоже клокотали эмоции. Очень уж захотелось заехать ему по наглой морде.

И всё же, несмотря на нервное противостояние, другая моя часть внимательно изучала окружающий ландшафт. Я сразу понял, что ни в коем случае назад не поеду. Некуда. Да и, действительно, слишком опасно. И… дело принципа, наконец. В голове уже зрело решение обойти контролируемый участок по джунглям. Надо лишь не попасться на глаза пограничникам, причем и тем, и другим. Сухо попрощавшись, уверив пограничников в намерении вернуться в Пномпень, я как-бы отправился в путь, но спустя километр остановился и, перекрестившись, решительно свернул в заросли.


В переплетении веток и лиан, колючих кустов и бамбука, Малыш с поклажей оказался совершенно бесполезным 45-килограммовым грузом. Собственным телом, руководствуясь лишь интуицией и слабо мерцавшим над головой светилом, словно танк прокладывал я себе дорогу. Спустя каких-то пятнадцать минут, ноги и руки сплошь покрылись кровоточащими ранами, кое-где в коже застряли шипы. Боль и эмоции захлёстывали. Однако, стремясь не выдать себя, лишь стиснул зубы и продолжал упорно и аккуратно продвигаться вперед. Если бы кхмеры услышали мои приграничные эволюции, то уж точно не стали бы выяснять личность идущего – просто открыли бы беспорядочную стрельбу. Да и зачем рисковать своей шкурой? К счастью, внезапно пошел дождь, и в подмокшей листве мои шаги стали не слышны. Итого, около пяти часов потребовалось мне для преодоления каких-то трех километров пути. Чумазый, израненный, обессиленный я буквально выполз из джунглей. И лишь потом, находясь в относительной безопасности на лаосской территории я вдруг почувствовал, что земля вдруг куда-то поплыла. Руки и ноги мелко затряслись. Мне очень захотелось лечь и закрыть глаза. Колоссальный выброс энергии и адреналина не прошли даром, ведь с утра мне удалось съесть лишь горсть риса, да и воды почти не пил с тех пор. Кое-как придя в себя, умывшись в луже и продезинфицировав раны, не спеша побрел по лесной дороге, подпитывая истощенные силы лишь осознанием победы и крепко держась за велосипед. Хорошо, что побежденные о этой победе ней так и не узнают!


Да уж, весьма необычно началась моя поездка по Лаосу. Уже во Вьентьяне, во время посещения Посольства России выяснилось, что граница с Камбоджей заминирована. Там мне посоветовали после по возвращении поставить свечку Николаю Угоднику. А еще помогли легализовать общем то незаконное пересечение границы. И всё же ума не приложу, как мне удалось тогда просочиться?..


Несмотря на относительно хорошую дорогу, первые километры по территории очередной страны дались отнюдь не легко. И вот почему: в этом южно-лаосском тропическом тупичке местное население понятия не имеет о стоимости доллара (счастливые дети природы!) и не хочет меня на провизию столь не привычный глазу зеленый банкнот.

Ситуация та еще, если учесть, что к моменту встречи с людьми я уже двое суток ничего не ел, а перед глазами давно порхали разноцветные пятна. Наконец, в одной из деревень после продолжительного консилиума с опробованием зелененькой купюры на зуб, запах и вкус, жители поверили, что бакс – это, пожалуй, деньги (уж больно бумажка красивая!) и в распоряжение моего желудка были предоставлены: а) 1,5 килограмма свежесваренного риса, б) четыре литровые бутылки чистой воды, в) четыре метровых отрезка сахарного тростника, г) спелый кокосовый орех, д) вязанка бананов (2 кг), е) два запеченных в золе куриных яйца и ж) две головки пальмового сахара.

Жители придорожных деревень почти ничем внешне не отличаются от кхмеров Камбоджи. Лишь взгляды, пожалуй, более доброжелательные и любопытство не столь корыстное, как за кордоном. Магическое слово «совьет» помогает расположить к себе местное население, до сих пор видящее в выходцах из Союза посланцев Большого брата. К счастью для меня, эта «народная», и «демократическая», небольшая, зажатая между Таиландом и Вьетнамом страна, не топясь строит социализм.

Путь пролегает по слегка всхолмлённой местности, сформированной великой рекой Меконг. Некогда здесь зеленой стеной возвышались джунгли. Теперь же все подходящие для земледелия участки леса выжжены под рисовые делянки. На них, пользуясь сухим сезоном, я и ночую, благо пустующих домиков здесь много.


Ко времени прихода муссонных дождей деревенские жители переселяются на поля, а доселе мертвые бамбуковые скелеты наполняются гомоном ребятни, мычанием буйволов и прочими звуками нехитрого крестьянского быта. Переселяясь, люди не забывают позвать с собой и… домовых.


«Гон трин птеха» или домового, по-нашему, здесь весьма почитают как хранителя домашнего уюта, счастья и благополучия. На глаза он, как и северный собрат, показываться не любит. Лишь иногда его мельком увидит кто-то из домочадцев. Специально для Птеха в каждом доме на полу у входа ставят небольшой домик, куда каждое утро кладут гостинцы. Главное для Птеха – чистота в доме. За грязь может строго наказать: то сбросит нерадивой хозяйке на голову горшок с верхней полки, то помещение задымит…


В ответ на хорошее к себе отношение птехи помогают подшефным избегать неприятностей, предупреждают о грядущих событиях. Делают они это посредством снов. Так, например, каждый лаосец четко знает: если он увидит себя во сне голым среди одетых знакомых, значит люди затаили о нем нехорошие мысли. Если девушка увидит кусающую ее кобру, то совсем скоро, может даже поутру, следует ждать сватов. Если пьешь вино из плодов хлебного дерева, то денег не будет целый год. Просто и понятно!


Несмотря на прагматику соцстроя, жизнь рядового лаосца столь сильно сопряжена с верой в духов, что они порой толком не знают, где граница между сказкой и явью, и есть ли она вообще. Во всяком случае, ночью ходить в одиночку лаосцы не решаются, чем несказанно меня радуют.

Глава 12. «Новый год в Лаосе».


Лаос, с его ленивой, полной инерции жизнью, как нельзя более подходит для людей, пресыщенных эмоциями. Он идеален для путешествий, ведь в силу внутренних экономических проблем, эта страна позволяет значительно беречь наличные, ибо разница между официальным курсом доллара и его стоимостью на черном рынке очень ощутима: банковский курс 1$ = 5500 кип, неофициальный – около 8000 кип.

Примечательно, что когда разница между курсами становится слишком уж большой, в дело вмешивается полиция, очищая базары от валютчиков. Примерно на неделю-две курс стабилизируется, затем разрыв снова катастрофически растет. И так до новой чистки. Первое время было очень трудно орудовать внушительными пачками купюр (вот уж действительно - кипы), потом привык, даже стал чувствовать себя богачом.


Рано утром, выезжая с места очередного ночлега, нередко наблюдаю любопытную сцену: из расположенных в деревнях монастырей выходят монахи (часто это совсем еще мальчики) и, преисполненные достоинства,

нарочито не спеша, направляются вдоль центральной улицы, где их уже ждут сельские жители. Становясь на колени, они жертвуют монахам рис и другие продукты. Это один из способов зарабатывания положительной кармы, чтобы в следующей жизни обеспечить себе лучшую реинкарнацию. Монахи, вымаливая простым смертным небесные блага, выполняют роль посредников между небом и землёю. Согласно строгим буддистским правилам, монах не может что-либо выпрашивать, касаться денег, женщин, не может обижаться или бурно выражать радость. В идеале он – средоточие всех положительных качеств и принципа умеренности. По мнению буддистов, уход в монастырь – не уход от мира, а приход в него. Неизбежные ограничения – лишь действенный способ преодолеть земные привязанности.

Монастыри в Лаосе центры образования. Как правило, обычные светские школы находятся непосредственно на территории храмовых комплексов, а учителями пионеров являются… монахи! Впрочем, в стране, где самой ходовой фразой является выражение «бо пиняль» (букв.: и так сойдет) сам Бог велел соединить несоединимое. Монашеский сан можно принять на время, скажем, на месяц. В лучшие времена до 1/3 всего мужского населения страны состояла в монахах (женский постриг здесь не в почете), теперь лишь самые крупные селения могут прокормить монастыри. Все это здорово, но как ни крути, по моему мнению, жизнь монаха все же сродни пусть и духовной, но все же халяве на шее крестьянства, ведь помимо добровольных пожертвований, существует еще куча обрядов, церемоний, молений, за которые нужно приносить монастырям определенную и не всегда малую мзду.


Во Вьентьяне, столице Лаоса, я лишь немного отдохнул да привел документы в порядок. Как ранее писал, мне пришлось легализовать визу, не имевшую отметок о въезде в страну. Мне очень помогли сотрудники российского посольства.

Иначе я рисковал оказаться депонированным с «нехорошей» отметкой в паспорте. Консультационная помощь оказалась весьма действенной. В результате, удалось убедить чиновников, что я проехал через границу в то время, когда на посту… никого не было. Не поверите - прокатило! Естественно, без мзды местному чинуше дело не обошлось.

Жаль, но из-за затянувшихся внутриполитических проблем следующая на нитке маршрута страна Мьянма (Бирма) оказалась закрытой для посещения. Теперь, чтобы попасть в Индию – конечную страну путешествия, - мне необходимо сделать солидный крюк через Китай и его горную провинцию Тибет, а так же через Непал. Мне предстоит пересечь Гималайский хребет, известный своей самой высокой в мире вершиной – Джомолунгмой (Эверест, 8848 м).


Довольно скоро преимущественно равнинный ландшафт решительно изменился на горный. В изобилии появились крутые подъемы и спуски. Изменился и этнический состав. Горную часть Лаоса населяют малые народы, стоящие по уровню образованности и материального развития несколько ниже, чем равнинные.


Основными занятиями миноритов (менгов, ао, яо и др.) являются подсечно-огневое хозяйство и охота. А в качестве орудий труда и охоты до сих пор они используются палки-копалки, луки со стрелами, ловушки и… настоящие кремневые ружья. При всем уважении к этим людям замечу, что образ жизни миноритов наносит колоссальный ущерб окружающему миру. Вот простой пример: для того, чтобы прокормить одну семью, надо вырубить несколько гектаров джунглей. Лес подсекают примерно на уровне одного метра, дают ему высохнуть, затем сжигают, удобряя таким образом неплодородную тропическую почву.

После этого участок земли засевают различными культурами. Плодородности почвы хватает максимум на три года, после чего надо начинать все сначала. Охота и собирательство не менее больная тема, ведь люди без разбора пожирают буквально все, что двигается. Мне довелось видеть, например, как в открытую продавали мясо панголина – очень редкого, исчезающего ящера, за убийство которого, даже в Лаосе, сумма штрафа определена в 3000 долларов.


Между миноритами и низинными жителями существуют давнее недоверие и неприязнь. Дело доходило даже до войн. Горцы не хотят принимать социалистический строй и навязываемые им «прогрессивные методы ведения хозяйства». Это выливается в мелкое вредительство и разбой. За месяц до моего проезда бандиты, убили двух велопутешественников из Австралии, попавших под горячую руку, поэтому спешу быстрее оказаться в Луанг Прабанге - древней столице Лаоса.


Расположен этот городок в живописном окружении гор, неподалеку от границы с южными провинциями Китая. Здесь мне предстояло принять участие в праздновании азиатского Нового года, ведущего отсчет от даты ухода в нирвану Будды Шакъямуни. Таким образом Лаос готовился встретить свой очередной 2543 Новый год.


Всем нам хорошо известна старая как мир истина: не потрудишься на славу, как следует не отдохнешь. С огромным нетерпением ждем мы любимых праздников, как награды за ежедневный рутинный труд. Однако не менее справедлива и другая старинная мудрость: хорошо работает лишь тот, кто умеет отдыхать. За долгие века человечество накопило огромный опыт проведения праздников. В зависимости от причины торжеств, каждый народ предпочитает отдыхать по-своему. Главное, должно быть весело, интересно, а свободные от работы дни неизменно насыщены захватывающими событиями.

В ряду особенно любимых праздников значится Новый Год. Это не удивительно, ведь приход его являет собой зримую черту между прошлым и будущим. В разных частях света, у представителей разных религий эта мистическая граница наступает в разной время. Если задаться целью, то в принципе, можно ежемесячно оказываться в центре новогодних праздников разных народов, благо современные средства передвижения позволяют не сильно зависеть от расстояний.


Буквально за пару дней в тихий туристический городок, кажется, стекается весь Лаос. Среди гостей древней столицы особо выделяются минориты.

На праздник молоденькие горянки наряжаются в цветастые одежды, по которым потенциальные женихи узнают о месте рождения девушки, ее социальном положении, возрасте и роде занятий ее семьи. Бабульки одеты куда скромнее. Они славятся своим неповторимым рукоделием и в дни праздников стараются побольше и повыгоднее продать или обменять свой товар.


Праздник длится три дня. В первый день все центральные улицы заняты рядами торговцев и покупателей. С утра население «затаривается» рисовой водкой, снедью, религиозными символами и обновками. Параллельно хозяйки до блеска надраивают внутренности жилищ, а то неровен час все домовые разбегутся, тогда уж точно жди беды!

А чтобы у духов и мысли такой не возникло, их до отвала кормят специальными блюдами, которые вместе с благовониями устанавливают у семейного алтаря. К вечеру шум, гам, обжорство и сутолока достигают высшей степени. Все: от мала до велика, словно с цепи срываются. Вооружившись ведрами и водяными пистолетами, народ обильно поливает друг друга водой и посыпает рисовой мукой. Считается, что новогодняя водица дает человеку здоровье и силы на год, а мука - достаток и благополучие. Несколько раз лишь чудо не позволило залить мою видеокамеру изрядной порцией "здоровья". А мой фотоаппарат пришлось около часа чистить от напрочь залепившего объектив "достатка". Все от чистой души, поэтому обижаться на озорников не имеет смысла. К тому же, я в долгу не остался. Это ж так весело - подойти к еще сухой особе и… опрокинуть на голову полведра воды, а следом еще и стакан муки!


Поздним вечером, изрядно подуставший народ собирается на выборы королевы красоты. Лаотянки, на мой субъективный взгляд, не слишком красивы. Но главным здесь считается не смазливая мордашка, а грация и пластика. Очень ценится светлый цвет кожи. Это важный критерий красоты, признак благородства и нежности. Поэтому претендентки щедро натираются белилами. В дальнейшем новоиспеченной королеве красоты предстоит играть почетную роль официального лица Лаоса, за что правительство страны назначает даже специальную зарплату. Юная дева олицетворяет собой божество из крови и плоти. В оставшиеся праздничные дни она принимает активное участие в пышных молебнах и уличных шествиях, в которых участвуют ряженные, монахи, персонажи буддийских легенд, а также слоны. Сама королева при этом возлежит на гигантском деревянном коне в окружении изящных «вице-мисс». Собственно, она и считается живым олицетворением Нового Года.


В тот же день многочисленные лодки переправляют желающих на противоположный берег священного Меконга, где тысячи рук верующих и атеистов возводят их песка буддийские ступы, которые затем присыпают мукой и украшают флажками с изображениями животных буддийского календарного цикла.

Таким образом строители стяжают благословение небесных сил, освященное великой азиатской рекой. На второй день хоть на улицу не выходи: подвыпившие взрослые и дикие от возбуждения дети мажут друг друга черной и красной краской. Делается это для отпугивания злых духов. Повсюду смех, танцы. В этот день особое внимание уделяют духам предков. Семьи посещают храмы, оставляя на парапетах жертвенный рис и конфеты. Духам ведь тоже надо подкрепиться! Правда, подношения тут же расхватывает вездесущая ребятня. И все же риса местами скапливается так много, будто на храмы обрушился рисовый град. Всеобщее возбуждение прекращается лишь к вечеру третьего дня. Наступает интимный момент, когда все члены семьи собираются за одним столом, чтобы совершить древний семейный обряд «баси». Заключается он в совместной молитве и пожелании друг другу мира, счастья, долголетия. Энергия добра передается через белые шерстяные нити, которые члены семьи повязывают друг другу на запястья. Каждый узелок сопровождается мантрой. Носить «фенечки» необходимо до тех пор, пока они сами не спадут, но не менее трех дней. Считается, что это лучший талисман, хранящий его владельца от всех известных и неизвестных напастей. Мне выпала особая честь очутиться в самом центре такого обряда. Дело в том, что один из случайных знакомых оказался выпустником РКИИГА. Он то и пригласил меня на семейное пиршество.

Искренние тепло и радушие, дарованные простыми крестьянами, покорили сердце гостя из далекой «советской страны», за которую, кстати, лаосцы не единожды поднимали пиалки с ароматной рисовой водкой. Здесь искренне верят, что по-настоящее счастье бывает лишь у того, кто сам желает счастья другим. Судя по количеству тостов в мою честь и веревочек на запястьях, дальнейший путь должен пройти благополучно. Но дорога тем и хороша, что абсолютно непредсказуема.


Лаосско-китайскую границу пересек буднично, словно перешел мостик. На нейтральной полосе повстречал любопытную семейку – мужа и жену, идущих за кордон на расчистку площадки в джунглях под сахарный тростник.

Наблюдая за жизнью горных народов, можно очень точно воссоздать картину истории человечества. Вот женщина – хранительница очага. На ее долю выпала почетная (но незавидная) роль заботливой хозяйки. Все тяжести, включая инструменты, запасы провизии, малышей, приходится носить ей на своей спине. А кроме того, нужно ещё и готовить, стирать, рыхлить землю, собирать урожай, нянчить крикливых отпрысков и … получать иногда по шее от мужа. Глава семьи, несмотря на сильную позицию кормильца, реально не так уж и силен, ведь истинные бразды правления – в руках у женщины, слишком уж за многое она отвечает. Дергая за одни ей известные веревочки, хозяйка хитро манипулирует своей сильной половиной, но при этом всегда остается в тени. Как и положено кормильцу, мужчина корчует лес, рубит, выжигает новые горизонты, охотится, рыбачит.


Китай встретил меня ослепительным салютом безбрежного океана зелени. Радуясь как мальчишка, я то и дело останавливал бег своего двухколесного друга, чтобы полюбоваться на прекрасные картины, созданные Природой. Но беспечная радость моя скоро померкла, ибо все чаще стали появляться китайские населенные пункты. Собственно, они не совсем китайские. В провинции Юннань основу населения составляют синоязычные народности Бай, На Си и другие, но по образу мышления они те же китайцы. В этом я скоро, к сожалению, убедился.

Не спорю, Китай – одна из величайших стран мира, как по своей территории, так и по экономическим показателем (о количестве населения я и не заикаюсь). Китай кормит, поит и одевает многие миллионы людей в разных странах. И Латвия, в этом смысле, не исключение. Мне бы радоваться, хлопать в ладоши. Но не тут-то было. К сожалению, более неприветливых по отношению к иностранцам людей, чем китайцы, я до сих пор не встречал. Попытки сфотографировать какую-нибудь бытовую сценку натыкаются на столь злобный отпор и ненависть, что хочется плюнуть на весь этот сельскохозяйственный рай и ехать, не останавливаясь, до более приветливых пределов. А если к этому присовокупить наглый обман, с которым постоянно сталкиваешься, покупая что-либо из еды или на базаре, если учесть полное нежелание объясняться при помощи жестов, то можно понять мое незавидное моральное состояние. Я просто замкнулся, стараясь как можно меньше общаться с людьми.


Одно из прошлых путешествий (Вьетнам - Китай - Моноглия) едва не стоило мне здоровья. В Китая попал в дождливый период, унесший немало жителей северных провинций. Неделями, из-за равнодушия жителей поднебесной, я не мог высушить вещи. Меня просто не пускали на порог, а если где и удавалось остановиться, то пытались обобрать как липку. Я не испытываю злости по отношению к китайцам, просто констатирую факты.


В этой стране нужно надеяться только на себя и считать деньги за троих. Остается лишь надеяться, что когда-нибудь на иностранцев здесь начнут смотреть как на таких же полноценных, как и сами китайцы людей. Ну да ладно, передо мною лежит автономная область Тибет, где меня ожидают перевалы высотой свыше 5000 метров, плохие дороги, приятные неожиданности и горькие разочарования, монастыри, затерянные среди седых вершин и многочисленные китайские военные базы, щедро разбросанные по земле тибетской.